Лопари Кольского полуострова

Русский Север: Путевые записки.

Русский Север: Путевые записки. 1897

Лопари ведут полукочевую жизнь. Поселки, в которых они живут, называются погостами; у каждой группы лопарей есть всегда особый зимний и летний погосты. Зимний погост расположен обыкновенно в середине полуострова, ближе к лесам, где лопари содержат зимою своих оленей; летом лопари переходят ближе к морю и озерам для ловли рыбы.

Живут лопари зимою в тупах небольших, курных избах в 3--4 квадратных сажени, покрытых дерном, а летом — в вежах, т. е. больших шалашах вроде самоедского чума, но покрытых не шкурами, как у самоедов, а ветвями, древесною корою и дерном.

Типичный лопарь — низкого роста, приземист, на ногах у него большие башмаки вроде колодок, ноги закутаны суконною тряпкою, перевязанною бечевкою, одет он в суконную серую куртку, на голове вязаный шерстяной колпак с кисточкою на конце, борода клином; в общем, фигура похожа на гнома, как их рисуют на картинках при изображении подземного царства. Но большинство лопарей не придерживаются этого характерного типа лопарского костюма и носят что попадет: шляпы, шапки, немецкое платье и проч.

Между женщинами, особенно молодыми, попадаются довольно миловидные; носят они обыкновенные ситцевые сарафаны, и вообще, костюм их не отличается какими-либо особенностями.

Лопарское племя, по-видимому, вымирает, или, лучше сказать, постепенно исчезает и смешивается с соседними племенами. Не имея ни письменных памятников, ни исторического прошлого, ни особых религиозных верований, все они православные; принимая обычаи и культуру русских, лопари отстают нередко от своих единоплеменников и смешиваются с русскими. Мне приходилось слышать от более или менее оседлых лопарей такую фразу: "Я не какой-нибудь лопарь, я теперь русский" или: "Это хороший (дельный, сильный) человек, не лопарь", — так что, очевидно, они и сами о себе не особенно высокого мнения и не дорожат своим племенным единством.

Впрочем, издавна вольный сын широкой бесконечной тундры, лопарь любит эту тундру и свободную кочевую жизнь. Невольно вспоминаешь при этом характерный рассказ управляющего государственными имуществами Архангельской губернии С. П. Гоппена. Несколько лет тому назад он тоже путешествовал по Кольскому полуострову и проходил из Кандалакши в Колу. Любознательный и наблюдательный, он подметил несколько характерных черт из жизни лопарей. По мнению большинства, рассказывал С. П., жизнь лопаря крайне непривлекательна, жалка, убога, неудобна и скучна. Между тем есть лопари, которые богаты, имеют в банке наличными деньгами по нескольку тысяч рублей и владеют большими стадами оленей. Такие лопари могли бы прожить с удобством где им угодно, но когда указывалось на подобную возможность, то получался от них приблизительно такой ответ: "Что может быть лучше свободы, шири в тундре и шума в лесах, жизни в незаменимой веже или тупе? Что может быть приятнее и здоровее ежедневной пищи из свежей вкусной рыбы: форели, кумжи, хариусов, семги, сигов и проч.? Что может быть веселее той морозной вьюги, когда по гладкой снеговой равнине вихрем несешься в своей кережке, запряженной четверкою сильных рослых быков-оленей, в свою тупу, к своей семье, где находишь у разведенного костра испеченную свежую оленину? Нет, мы не сравним нашу привольную жизнь с приневольною жизнью в городах: нам вежа, тупа — лучше всякого каменного дома". Вообще лопарь ясно высказывает, что его жизнь не в пример для него приятнее и лучше, чем жизнь городских жителей. Как контраст словам и мыслям самого лопаря, припомним стихи, сказанные на одном собрании уважаемым Д. Н. Островским, бывшим нашим консулом в Норвегии:

А там, быть может, в это время
Застигнут бурею лопарь,
Один в пустыне коченеет
Судьбою брошенный дикарь.
Есть в жизни резкие контрасты,
И не мирить берусь их я,
Но средь столичного веселья
Я пью бокал за лопаря!

Вообще нам всегда казался несколько непонятным тот плач о самоедах и лопарях, который слышался нередко в литературе, в ученых исследованиях, например, уважаемого профессора А. И. Якобия, и даже в административных распоряжениях об их жалкой, полной лишений жизни, об эксплуатации, которой они будто бы подвергаются со стороны соседнего оседлого населения. В действительности же к их услугам, в их распоряжении необъятные тундры и леса; паси оленей — где знаешь, лови рыбу — где хочешь, промышляй зверей и птиц — беспрепятственно, на пространстве многих миллионов десятин свободных казенных земель, — только сам, конечно, не плошай.

И вряд ли лопарь и самоед считают себя такими несчастными, какими они изображены в приведенных стихах, в административных и ученых исследованиях; вряд ли они будут счастливее при той опеке, которая предлагается в их, будто бы, интересах, для ограждения их от вымирания и эксплуатации соседями; вряд ли они пожелают променять свою свободу, свою тундру, свой чум и вежу, свою кочевую жизнь на все блага культурной жизни, пока они сами, сближаясь с соседним оседлым населением, без всякого внешнего давления, постепенно не почувствуют потребности в новой жизни. И вопрос еще, не будет ли та культурная жизнь, которую хотят им преждевременно навязать, лишь способствовать скорейшему их вымиранию.

Главное занятие лопарей — оленеводство и рыболовство, а зимою — извозничество на оленях. К сожалению, лопари плохие хозяева: они не заботятся о размножении своих стад и об извлечении из оленеводства выгод про запас. Оленеводство не составляет у них предмета постоянного промысла; они держат оленей только в том количестве, сколько им нужно для домашнего обихода, т. е. для пищи, одежды и переездов. Очень немногие владеют более или менее значительными стадами, причем по большей части сами не знают, сколько у них в действительности имеется оленей. На лето, когда им олени не нужны для переездов, лопари пускают их свободно бродить, куда им вздумается, без всякого присмотра. От оводов и комаров олени обыкновенно забираются в Хибинские горы или перекочевывают ближе к океану. На свободе олени плодятся без присмотра и, находясь в полудиком состоянии, отбиваются нередко от своего стада. По наступлении зимы лопари начинают разыскивать свои стада, и много времени уходит на розыск оленей, которых, впрочем, для того, чтобы не перемешивать с другими, каждый хозяин отмечает своим клеймом.

Между тем оленеводство могло бы составить предмет настолько выгодного промысла, что он один дал бы лопарям возможность обеспеченного существования. Олень не требует за собою почти никакого ухода, летом и зимою он питается подножным кормом: летом — разными травами, а зимою — оленьим мхом, ягелем, который олени вырывают из-под снега копытами; мох этот в изобилии растет по тундрам и лесам всего Кольского полуострова. При этом олень дает лопарю пищу, одежду, перевозит в его скитаниях его семью и имущество за сотни верст; дает ему, наконец, возможность зарабатывать деньги на извозничестве, на содержании земских станций и проч.

Несколько лет тому назад на Кольский полуостров переселилось несколько зырян из Печорского уезда с своими стадами, в количестве около 5000 голов. Лопари приняли их в свое общество и считают их чуть ли не своими благодетелями, так как зыряне, народ предприимчивый и расторопный, доставляют все необходимое в их домашнем быту, приобретая все эти предметы, в свою очередь, выгоднее, чем это удавалось раньше самим лопарям, и скупают у них за хорошую цену шкуры оленей, убитых зверей и предметы промыслов. Недостатка в пастбищных местах для оленей и скота пока не ощущается; в настоящее время у зырян уже более 10 000 оленей, и они получают от них сравнительно огромные барыши. Но зыряне ведут олений промысел правильно и толково, оберегают оленей от нападения хищных зверей, за оленями у них летом и зимою имеется постоянный присмотр и уход: смотря по времени года, они перегоняются на соответствующие пастбища и т. д.

К 1 января 1895 года в Кольском уезде насчитывалось всего около 40 000 оленей, из них, как упомянуто выше, принадлежит четырем семействам зырян более 10 000 штук, тысяч пять наберется у русских и у колонистов финляндцев, а всем лопарям принадлежит около 25 000 голов.