XII. Охоты и обычаи

К Рождеству все обитатели погоста дома. Играются свадьбы, устраиваются пирушки. Сюда же приезжают и священники для совершения треб и таинств. До сих пор при родинах, крестинах и похоронах таинства совершаются заочно. Приедет лопарь в церковь брать молитву родильнице. Священник прочтет ее над шапкой лопаря и тот, бережно сжав ее руками, мчится домой, чтобы привести молитву и во время, и в целости. Умерших отпевают заочно. Случалось, что и крестили таким же образом, но теперь это вывелось. Впрочем, новорожденным месяцев по семи приходится ждать таинства. В остальное время и пробраться в тундру священнику невозможно, да и средств на то не дают ему никаких. Приехав в погост, священник, чтобы не обидеть своих прихожан, не должен останавливаться у кого-либо [113] одного, а переходить из пырта в пырт. Ему в это время приносятся ровдуги, дичь, гусиные и лебяжьи шкурки, лисицы-кормежки. Вообще духовенство могло бы сильно влиять на лопарей, если бы желало этого. Так, отец Георгий Терентьев, переведенный в Колу, заставил было лопарей заняться скотоводством и огородничеством, но с выездом его из Ното-озера все это погибло в самом зародыше. Лопари не только признают пользу грамотности, но и желают учиться. Повсюду, где я ни был, эти номады осаждали меня просьбами указать им, как завести свою школу. По распоряжению губернатора Качалова, священники завели у себя училища, вначале небольшие. У Терентьева было десять учеников из лопарей, и этот почтенный священник не мог нахвалиться ими. Способности прекрасные, восприимчивость необыкновенная, любознательность беспредельная. К сожалению, немного спустя, дело это заглохло и уже при мне ни у одного священника не училось детей, а лавозерский пастырь на мой вопрос об этом наивно отвечал, что он гнушается необразованием и дикостью своей паствы, что в ней невежество свирепствует, и при этом вздохнул о том, как тяжко ему, просвещенному человеку, жить среди [114] сих филистимлян. Только несколько лапландцев воспитываются в Коле, но там их кормят скверно, одевают еще хуже, заставляют жить и зимою в холодных, нетопленных комнатах, делают из них добровольных и даровых работников. Рядом, в Норвегии, все лопари грамотны и в их кундасах можно найти и библию, и кое-какие книги. Священник Терентьев выучил лопарских мальчиков даже петь. Это и расположило лопарей в пользу грамотности. Лопари наперерыв стали просить взять их детей в школу. Возвращая домой после небольшого курса, мальчики учили своих матерей молитвам. Нельзя вообще не пожелать лучшего выбора священников для этого обделенного племени.

Свадьба едва ли не самое торжественное событие для лопарей всего погоста. Редкий лопарь берет невесту в своем селе. Зачастую он ищет ее в другом. Делает предложение молодой, и богатыри, т. е. сваты, едут райдой, которую родные невесты встречают у околицы. Входя в пырт или кундас невесты, лопари крестятся.

- Мир вам! – приветствует старший со стороны жениха.

- Бог даст! – отвечают родные невесты [115] и все поочередно подходят друг к другу и здороваются, кладя правую руку на левое плечо другого и соприкасаясь носом и щекой.

- Позволят ли нам, несчастным путникам, сказать, зачем мы приехали к нашим господам?

- Если мысли твои чисты, - говори.

- Есть у одного старого хорошего медведя дочка-медведица. Ходил по лесу молодой охотник, хотел подстрелить ее, да сердца не хватило. Очень уже она полюбилась ему…

Не продолжая далее, сторона жениха подает отцу невесты две-три бутылки с ромом. Пьют по старшинству и по очереди, всякий раз крестясь на образа.

- Полюбилась она ему и поехал он в гости к ее отцу, старому, хорошему медведю. И привез он с собой много даров. Приняли его ласково, как желанного друга… Вместе с ним пили водку.

Сторона жениха при этом встает и кланяется, благодаря родных невесты за то, что они приняли их дар. Водка выпита – и дело кончено. Ни тесть, ни теща после того не смеют отказать от сватовства. Тотчас после этого сторона жениха уходит в отдельный пырт, где и проводит время до утра. [116]

Только - что рассветет, к отцу невесты являются депутаты просить его и ее родных пожаловать к жениху. Молодой-де олень просит старого убраса придти к нему с своими важенками. Или: старая лиса шлет поклон старому волку и зовет его в свою нору со всеми волчицами да волчатами. Родители невесты не соглашаются. Проходит час – является новая депутация и повторяет то же приглашение; так до пяти раз. У богатых лопарей, желающих соблюсти обычай старины со всеми церемониями, целый день проходит в этом и депутации являются до восьми раз. Наконец, все улажено. Родные невесты идут к жениху, а сама невеста остается дома и сидит в углу пырта неподвижно, пока они не вернутся с пира. Особенность трапезы в этом случае – объятия и поцелуи лопарей перед каждым глотком вина. На завтра родные невесты приглашают жениха и его свиту к себе. На это торжество сбирается весь погост. Невеста сидит в углу, закрытая с головы до ног мехами или платком. Встречают жениха неласково, выгоняя его вон с богатырями. На дворе они вываливаются в снегу и являются опять в пырт, жалуясь на ужасную вьюгу, на волков, которые их преследовали отовсюду. Их [117] выгоняют опять. Это повторяется три раза. Наконец, жених жалуется, что волки его искусали, что, вдобавок, на улице появилось несколько медведей и ему грозит неминуемая смерть. В это время невеста начинает вопить и плакать, а пришлецов усаживают за стол. Чем больше рому, тем богаче свадьба. Во время угощения приглашенные лопари лепят рожки из хлеба и кладут их на стол в ряд. Каждый рожок означает оленя, которого гость приносит в дар невесте. Сколько рожков – столько и оленей. Спустя три дня, олени приводятся и отдаются молодым. Никогда не случалось, чтобы лопари в подобных обстоятельствах не исполнили своего обещания. После обеда жених садится рядом с невестой и приподымает ей платок. Та, разумеется, голосит еще неистовее.

- Отдашь ли ты, наконец, свою медведицу замуж за нашего охотника? – спрашивают родители жениха.

- Берите, ее, делайте с ней, что хотите. Жгите ей глаза, режьте ее – мою власть над ней отдаю вам.

Брак после этой фразы считается совершенным и мужчины во дворе начинают стрельбу. Невесту одевают, она брыкается и бьется, прыгает и бегает из угла в угол. [118] Ее, как дикого оленя, привязывают к столбу и мужчины замахиваются на нее ружьями. Подходит жених и подает ей хлеба, она начинает ласкаться к нему. Вообще повторяется церемония усмирения дикого оленя. Как только невеста сделается ручною, ее хватают, закутывают в платок и меха, бросают в кережку, привязывают веревками, чтобы она не убежала. Сам жених садится в другую кережку, и версту или две эти сани едут рядом, причем оленя ведут богатыри за хигны. Отъехав от погоста, райда стремглав кидается вперед; стрельба из ружей, крики, угрозы звучат в воздухе, знаменуя бегство и погоню, увоз невесты, существовавший некогда на всем севере. Таким образом, бешено влетает поезд в родной поселок – выстрелы учащаются, богатыри, показывая вид, что они ранены, воют, жених опять хватает невесту за шиворот, как законную добычу. Но как только молодые переступили порог своей тупы – все разом изменяется. Жених отвешивает невесте низкий поклон. Богатыри кланяются ей и ласкают ее, а мать и отец объявляют ее полной хозяйкой дома и передают ей управление семьей. Восемь дней невеста остается закрытою платками и мехами. Всякий же[119]лающий посмотреть на нее платит за это деньги. Церковный брак уже считается второстепенным обрядом. Его совершают месяца через два-три, иногда пять и шесть, когда приедет священник. Разумеется, все эти обряды существуют только в глуши Лапландии; в местах более посещаемых русскими, племенные особенности сгладились совсем. Похороны у лопарей уже потеряли прежнюю своеобычность. Тупу, где жил покойник, оставляют на несколько дней открытой. Все выселяются оттуда и возвращаются только через неделю. К умершему является ангел, который вместе с душой его сорок дней ездит на оленях повсюду, где только бывал покойник во время своей жизни. При этом он вспоминает добро и зло, сделанное им, и если раскается, ему открыт доступ в рай, хотя бы он и умер без покаяния. Мертвые здесь вовсе не являются живыми.

Одна особенность лопарей выделяет их из рода других номадов. Лопари терпеть не могут табаку. Только терские лапландцы нюхают его из маленьких ложечек. Остальные гнушаются этим “пеплом от чертова хвоста”. Черт, видите ли, когда-то затесался в гости к благочестивому номаду-оленеводу, [120] зная, что у него дочка очень красивая. Перекрестив двери и верхнее отверстие вежи, лопарь преградил, таким образом, нечистому выход, а сам разложил в веже большой костер. Несчастный ловелас, привыкший в аду поджаривать других, очутился в очень скверном положении, которое лопарь ухудшил еще тем, что брызгал на черта тюленьим жиром, желая приготовить сатану ко всем правилам лапландского кулинарного искусства. Наконец, тронутый жалобами и стенаниями духа зла, хозяин выпустил его, проломав отверстие в боковой стене вежи. Черт выскочил весь опаленный, но уже без хвоста. Когда лопарь вошел в вежу – он стал чихать беспрестанно. Как оказалось, вся она была переполнена табаком – пеплом от сгоревшего чертова хвоста. По дороге в ад, с черта сыпались искры, и везде, где они падали на землю, вырастал табак. Дым табака – это дым адского пламени. Кто курит табак – тот заранее приготовляет себя к мучениям на свете.

Зато водку, ром и все вообще одуряющие напитки лопари любят, хотя пьяницами их назвать нельзя. Лопарь пьет, когда привезут спиртное пойло в погост; в остальное время его и не тянет к водке. Западных лапланд[121]цев опаивают норвежцы, восточных – русские. Водораздел озера Имандра служит границей для целовальников обоих наций. Норвежцы и русские твердо знают дни, празднуемые тем или иным погостом. Еще накануне в поселок являются олени с бочонками и приказчиками ромоторговцев. На утро начинается бойкая торговля. Не успевают лопари вернуться с промыслов, их уже поджидают бродячие кабачки. Подвезут лопари промышленников в становища Мурмана, получат деньги – водка тут как тут. Задумал лопарь жениться – еще священник этого не знает, а ром уже везут к жениху. Последствия ужасны. Лопари пропились в лоск. Норвежцы, хорошо знающие это племя, открывают им кредит неограниченный. Пропившись, лопарь всегда расплатиться и, богатый еще вчера, сегодня он делается нищим и пролетарием. Оленьи стада, меха, рыбные запасы, - все уходит за ром и водку. Дал в Печенге ухитрился обобрать, таким образом, у лопарей все серебряные деньги, которые те хранили веками, передавая их из рода в род, как святыню. Если у лопаря не хватит средств на расплату, он добровольно идет в кабак к норвежцу и тот бесцеремонно распоряжается этою живою си[122]лой, посылая батрака и на опасный промысел, и в олений извоз. Чуть только лопарь начнет откупаться – ему опять задают водки в долг и лопари вновь прочно закрепятся. Местная администрация борется всеми мерами с этими отравителями северного населения, но, стоя на легальной почве, ей очень трудно ограничить размеры ромоторговли. Внутри же страны, среди бесконечных пустырей, горных и местных захолустий, никакая власть не уследит за подвижными кабачками. Иначе, на каждое озеро, на каждую гору правительству приходилось бы ставить своих агентов.

Желая убедить религиозных лопарей в угодности этого пойла Богу, ромоторговцы перед каждою розничной продажей его и крестятся, передавая бутылку лопарю. Лопарь в простоте души тоже крестится перед каждым глотком и, упиваясь, воображает, что велик его подвиг перед Богом. Драк даже между пьяными не бывает никогда. Они только покраснеют и начнут болтать все в одно и тоже время, точно утки в камышах тихого заводья. Лопари большие бонвиваны. При удаче промыслов они посягают и на тонкие вина. Чиновник, бывший у понойских лопарей, рассказывал следующее: когда олени были уже запряжены, вошел опас-проводник.[123]

- Не хочешь ли выпить на дорогу? – предложили ему.

- А ты поднеси, я ничего, выпью.

Ему дали водки.

- Я водки не пью, - с пренебрежением отозвался лапландец.

- Давно ли?

- А с промыслов.

- Что же ты пьешь теперь?

- Ром, да и то ежели хороший, потому нам иначе нельзя.

- А не хочешь ли шампанского? – вмешался бывший при этом священник.

Лопарь обиделся и с чувством собственного достоинства обратился к насмешнику:

- Может ты батюшка и не пробовал, а я и ром, и ликеры, и шампанское пивал.

- Что же тебе больше всего нравится из этих вин?

- Спирт! – ответил лопарь после недолгого размышления.

На норвежской границе как-то целый день за нами гналось трое лопарей. Всклокоченные головы, ружья в руках и ножи за поясом заставили подозревать в них недобрые намерения. Мы уходили в горы, и только к вечеру остановились на вершине одной вараки за скалами. Заняв выгодную в стратегичес[124]ком отношении позицию, мы недолго ждали врага. Они следовали за нами по пятам. Но увы! Как глубоко было наше разочарование! Вместо нападения, интересного приключения с выстрелами и т. п. эффектами, лопари отвесили нам десяток почтительнейших поклонов и, указывая на бочонок с ромом, умиленно просили продать их за меха. Таким образом, бандиты лапландских гор гнались не за нами, а за бочонком, уходившем от них в горы.

Зимою лопари иногда отправляются к морскому берегу. В это время северным ветром приносит к берегам Кольского полуострова громадные льдины, оторванные от островов ледовитого океана – Новой земли, Яна-Майена и Шпицбергена. В начале пути льдины в диаметре бывают по несколько миль, в конце пути они обтаивают и разбиваются. На льдинах, как нам рассказывали, часто являлись прежде нежданные гости – ошкуи, белые медведи. Лопари во время оно не бегали от этих властелинов полюса. Напротив, мне передавали о таких своеобразных охотах, где нужно было необычайное мужество дикаря для успеха. Сам я впрочем, не видал ничего подобного и, сообщая это, не беру на себя ответственности в правде рассказываемого.[125]

Выследив ошкуя, лопари следуют за ним, высматривая местечко поудобнее. Ошкуй взберется на горы – и лопари за ним, тот опустится в пропасть – и номады туда же. Вместе с белым медведем они проваливаются в засыпанные снегами бездны и часто гибнут еще в начале охоты.

Наконец, выдалась площадка поудобнее; трое охотников устраивают тут встречу шпицбергенскому гостю. Охотники поискуснее залегают позади , третий становится поодаль от них впереди и выжидает зверя, так что, люди образуют треугольник. Это охота на живую приманку, причем приманкою служит человек. Отойди он в сторону – и медведь уклонится от прямого направления, а тогда и целить в него будет невозможно. Ошкуй прямо идет на эту приманку. Порою он останавливается в недоумении. По всей вероятности, чудовище никак не может взять в толк, как это дерзкое создание не бежит от него, а выжидает властелина полярных снегов и еще, по-видимому, так спокойно. Как хотите, даже и не медведю обидно! Остановки эти бывают продолжительны. Ошкуй разглядывает лопаря, принюхивается к нему издали, ворчит и вновь подвигается. Неподвижность приманки [126] так изумляет зверя, что тот забывает даже подняться на задние лапы. Необычайное присутствие духа нужно лопарю, чтобы выдержать на себе этот зловещий взгляд налитых кровью глаз. Уже смрад дыхания ошкуя съедает его, уже он видит как чудовище оскаливает зубы, как оно наклоняет голову, глядя на него в упор исподлобья. Шевельнись приманка – и все пропало: медведь изменит направление, стрелки промахнутся и в результате получится изуродованный и исковерканный труп несчастного… Наконец, когда зверь уже совсем близко, когда пар из ноздрей его валит прям в лицо человеку, когда лопарь может рассмотреть эту могучую шерсистую массу и эти сильные лапы, - моментально раздаются два выстрела, и, подавшись вперед на один шаг, чудовище рухнет в рыхлую сугробину снега… Тут-то и начинается торжество дикаря. Над трупом чудовища произносятся речи.

- Ты был могучий зверь. Все тебе покорялось там, где волшебные волки бегают с факелами в зубах (полярное сияние). Ты не знал никого сильнее себя и пришел к нам, чтобы поискать богатырей, которые бы решились схватиться с тобой. И вот ты [127] лежишь теперь, и даже не можешь пошевелить лапой… Где же твоя сила, где твоя свирепость?.. Что же ты молчишь, или боишься нас? Да, ты был силен и могуч, но мы еще сильнее тебя. Ты был умен, но мы еще умнее тебя, ты был хитер, но мы еще хитрее… Признай же, как ты жалок. Пусть душа твоя, странствуя с ангелов на кережке, расскажет всем твоим родным, какие мы храбрые люди!.. и т. д.

Иногда при этом импровизируются песни, раскладывается костер и до утра сидят охотники, вспоминая свою победу. По окончании каждой песни они встают и кланяются мертвому животному. Наконец в порыве великодушия разжимают ему зубы и кладут в рот неподвижному ошкую кусок соленой рыбы.

- На, и не говори дома, что ты был в гостях и тебя не накормили. Пусть придут и другие, мы их также накормим.