Но вот дни все короче, ночи стали темнеть. Иногда уже пахнет и холодком в ясные утреннички… Зори — алее; резче выступают из мрака охваченные их багрянцем гребни и вершины гор. На скатах, где повыше, березняк слегка подернуло желтизною… Только слегка… одни каймы листьев. По ночам туманы гуще, да и комаров стало меньше, взамен появилась мошкара… Воздух днем становиться еще прозрачнее. С варак на десятки верст кругом видно, да и через озеро перекликаться можно, хорошо услышишь друг друга. Костры уже зажигаются по ночам не для одной потехи, а так, чтобы волки не подбирались к варакам, чтобы медведь не забрался в вежу… И это ведь бывает… Осени еще и нет, но она уже предчувствуется и в алых колерах неба, и в тучках, словно повисших у полугоры, и в туманах, что под утро стелятся над сочными понизьями. [106]
Наконец, наступает август. Пора и за осенний промысел.
Кому нужно заготовить рыбы для продажи в Кандалакшу, для Шунги, тот еще остается на озерах ожидать холодов, остальные уходят в горы. Ружье за плечи, лыжи про запас, побольше пороху, и с Богом. Провизия берется дней на десять, да и к чему: охота дает, что нужно. Тут уже лопари ходят по одиночке, разве что собаку возьмут. Что не встретит промышленник — все ему ладно. Оленя ли, волка, медведя… Иногда народ пропадает здесь, а выгоды самые незначительные. Был промысел удачен — только, только-что подати заплатишь, остальное все Кандалакша выжмет. Одичает лопарь за это время, так что и от голоса человеческого отвыкает. Встретятся два охотника, только присядут один против другого, да глядят в глаза, и ни слова. Дико им собственный голос услышать. Бывает, так и разойдутся. И чуток же и внимателен лопарь в это время. Малейший след на песке, взрытый торф, обмятый мох, клок шерсти, оглоданная трава, все ему в примету, все ему кажет путь. Ночью по звездам, днем чуть не ползком, приглядываясь к земле… Уходят от него олени на вершины гор в глетчеры, [107] где иногда лопарь только вздернет лыжи, да и мчится вихрем по снеговым гладям, преследуя добычу. Олень стремглав ринется вниз, и охотник, не замечая опасности, бросится в бездну, благо ему на лыжах легко скатиться, а то и головой вниз бывает. Я на Хибинах слышал издали то сухие, словно щелкающие, то гулкие, подхватываемые эхом выстрелы, но мне не случалось встречать самого охотника… Добычу свою лопари складывают в амбарушки, если дело в лесу, или в щели и ямы, заваливая их каменьями, если дело в горах. При лесных промыслах тоже не мало пропадает народу, хотя и тут лопарь почти безошибочно идет вперед по направлению сучьев и ветвей, по тому, в какую сторону от стволов тянуться муравьиные кучи и т.д. Ночью здесь раскладывает он костер и спит до зари, а медведя прослышит — на дерево взберется. От волков хоронится он не станет; ежели два костра раскинуть, волки только стороной будут ежиться, а ближе не подойдут.
Но вот время все становится холоднее и холоднее. Раз, два или три уже падал снег. Низко стелются тяжелые серые тучи. Зелень вся поблекла и опадать стала, только погребальные ели да сосны стоят в своем веч[108]ном уборе. Туман заполнил все промежутки между стволами. Взглянешь с вершины какой-нибудь горы в понизь — только сурово плавают там холмы и пригорки в море однообразной серой мглы…
Вот и снега пошли, все побелело под ними. Дни коротки. Ночи сыры и тяжелы. Ветер громко свищет в узких ущельях, пурга уже засыпает долины… Кое-где стоялые плесы покрылись тонким настом ледяной коры. А с промысла воротиться еще не время. Еще с месяц, бывает и два, проведет лопарь в горах и лесах, но к Рождеству все уже собираются в свои погосты, проходя весь этот путь в царстве безрассветной ночи, таинственно озаряемой только полярными сияниями…
Быстро носятся лопари на лыжах по своим пустыням. Словно вихрь слетают они с вершины горы то в середину оленьего стада, то на волка, крадущегося по опушке обезлиствевшего леса. Но время идет, пора домой. Со всех сторон направляются охотники и промышленники в свои безлюдные погосты. Часто их захватывают метели в горах, массами снега заносит кругом лопаря. Еще удача, если ему удастся закрыться со всех сторон ровдугами, да и залечь в сугробе, как-нибудь отсидеться от бури — бывает и [109] хуже. Сколько их сбросит в пропасти, сколько провалится в бездонные плесы сквозь крупный и тонкий ледяной наст. Вьюги в лапландских горах буквально ужасны. Это настоящий хаос, в котором ничего не разглядишь в двух шагах. Нельзя пяти-шести минут пробыть на одном месте, чтобы буквально не быть погребенным в сугроб. Нет ничего легче, как в этой непроглядной вьюге сорваться с обрыва и разбиться о камни. Путники в это время обыкновенно спасаются за обломками скал. Нет средств разложить огня, и когда кончится эта адская погода — неизвестно. Случается, что она длится день, два, три; случается и по неделе, и по две. После такой вьюги начинается обыкновенно жестокие морозы, иногда доходящие до 27 градусов. Даже и с оленями в такую пору плохо. Зачастую не они везут лопаря, а лопарь тащит их за хигны. Часто во время зимнего скитальчества по горам лопарь встречает голодных волков; тут разом просыпается вся его ненависть при виде хищников, лишивших его когда-то стада или промысловой добычи. На лыжах гонится он за ними по скатам гор, перебивая толстой палкой крестцы волкам. Не останавливаясь над искалеченным врагом, он гонится за другими животными, вы[110]крикивая на ветер самые озлобленные ругательства и заливаясь диким хохотом над стадом напуганных хищников. По свидетельству Фрийса, лопари в этих случаях произносят выразительные речи над своим непримиримым врагом, бранят его и его приятелей за все его злодейства и преступления. Смеются над его беспомощным положением и, наконец, доканчивают его, пуская ему в бок нож или пулю.
Убив медведя, лопари над ним тоже произносят ораторские речи; впрочем, к этому животному они относятся с большим уважением и не ругаются над его трупом, а, напротив, восхваляют великое мужество и великодушие павшего врага. Речи заканчиваются изображением еще более удивительного мужества охотника, который не побоялся сразиться и умел победить такого царственного героя лапландских лесов. Сверх того и лапландские поэты зачастую складывают песни и об медведях, присваивая им чисто-человеческие качества и необыкновенный ум. Так, я сам слышал песню, в которой лапландец-импровизатор описывал, как, пожелав жениться, он отправился посоветоваться к мудрому медведю в черный лес. Лохматая пифия покачала головой, как бы не одобряя [111] брачные планы лопаря. Потом… дело окончилось совершенно неожиданно. Лопарь сообразил, что при такой глубокой мудрости, медведь очень крупен, и что за шкуру его можно получить рублей шесть или семь, а на них купить много рому. Несчастный оракул погиб под пулей меткого поэта, воспевавшего в пламенных выражениях кончину своего мудрого советника…
Саамские словари
Ловозерье