Кола была мне только станцией для поездок по Лапландии. Отсюда я посещал сонгельских лопарей по Туломскому рукаву Кольской губы, реке Туломе, озеру Нуот и реке Ното, плавал и ходил к кильдинским лопарям через дебри и горы северного побережья, к массельским лопарям рекою Колой и озером Мурд-Ярви; из Массельги я отправился в Лавозеро лесами и пустынями средней Лапландии. Вернувшись, я дошел до озера Имандра, отсюда предпринимал экскурсию на Хибинские горы, на Монче-Тундру, на реку Чуну-Тундуру. Потом рекою Нивой я дошел до противоположной Коле окраины страны, до русского села Кандалакши. Большую часть пути приходилось делать пешком, по горам и чернолесьям остальную на лодках по рекам и озерам. Сверх того, на каждых десяти-пятнадцати верстах ручного плавания необходимо выходить из челноков и перетаскивать [16] их на руках огибая пороги и частые водопады. Во время пешеходного странствия, часто только с топором в руках возможно врубаться в густую чащу еловых порослей. По прямому направленно от Колы до Кандалакши во время оно пролегала хорошая дорога, устланная бревнами. Теперь ее остатки еще существуют. Это род клавишей. На каждом шагу вы проваливаетесь, нога уходит в сгнившее дерево, как в рыхлый ком земли; часто над глубокими омутами осталось одно бревно и вы должны или ловко балансировать по нем или добровольно выкупаться в грязной трясине. Ступаешь на один конец бревна — другой летит в лоб Я гораздо лучше чувствовал себя, когда шел целиною, карабкаясь по горам Таковы здесь пути сообщения летом. Зимою удобнее. Тогда по всей Лапландии носятся поезды лопарей — райды. В небольшие санки, “кережки”, запряжены олени, не разбирающие дороги... Только бы обогнуть незамерзающий и в самые жестокие морозы водопад, а по всему остальному снегами засыпанному простору мчись целиною до ближайшего лопарского поселка, где путника примут как дорогого гостя.
Зима царит здесь с половины октября до мая; в декабре и январь солнца не видно вовсе.[17] День начинается слабым сумеречным рассветом. На час или на два тускло выделяются из мрака вершины гор, а немного спустя, они уже меркнут; пустыня словно уходит из глаз и беспредельное царство полярной ночи озаряется только ярким блеском полярного сияния. На совершенно чистом; зимнем небе [18] как и на Новой Земле, прорезывается из мрака бледный полукруг.. На дуге его вспыхивают, колышутся и вновь тускло светятся языки неровного пламени, которое чем далее, тем становится все ярче и ярче. Скоро вся северная сторона неба охвачена этим точно вздрагивающим пламенем правильная арка которого резко вырисовывается на черных зубчатых очертаниях береговых шпицев. Наконец выбрасываются целые снопы электрического блеска, ослепляющего глаза наблюдателя. Снопы эти подымаются выше и выше, сталкиваются и взаимно отталкивают друг друга... И вдруг вся великолепная дуга сполоха разом разрывается на две части. В каждой образуется мгновенно еще более ослепительный центр и скоро два громадные, все удлиняющиеся столба, как две лапы какого-то стихийного чудовища, охватывают небо, порывисто приближаясь к его зениту. Из светло-голубого пламя их становится желтоватым алым и, наконец, переходит в кровавый блеск, так что и снега, и скалы Лапландии кажутся багровыми под этим фантастическим освещением. На красном простора рубиновыми, отсветом сверкают кое-где застывшие ледяные глади озер да черными силуэтами выделяются ряды уте[19]сов обращенных к глазам наблюдателя не отражающею свет стороною... Сходящиеся к скату полосы алого света встречаются, взаимно отбрасываются и моментально гаснут, оставив почти все небо черным.. Только в самом зените его таинственно мерцает словно венчая эту мертвую глушь, внезапно вспыхнувшая корона из снопов голубого, почти звездного блеска... А там погасла и она, и снова ходит по небу десятки, сотни громадных столбов точно крадущихся к немногим робко блистающим звездам. Вот они ниже, и ниже, вот они располагаются венцом вокруг темного уже сегмента, вот они становятся короче, а сегмент освещается все ярче и ярче... Наконец, столбы гаснут и только первоначальная арка радужного света ярко сияет и вздрагивает у полюса...
Но тридцатиградусные морозы спали; откуда-то повеяло теплом. Снега на скатах гор слегка подернулись синью... раз уже прорезался на востоке, словно острие ножа, край долго отсутствовавшего солнца. В горах и долинах все оживилось; райды с лопарями чаще носятся в пустынях. Дни становятся продолжительнее, водопады гремучее, на окраинах Лапландии целые стада моржей и тюленей грузными массами чернеют на льдах дикие [20] олени ясно выделяются на белом фоне горы... A снег все синее и синее, кое-где по откосам на солнце обнажились гребни и острые выступы гранитных скал. Первая чайка пронзительно застонала над пробуждающеюся полярною страною... И скоро арктическая весна вступает в свои права, знаменуя свое появление вьюгами и метелями.
Спустя месяц долины повсюду зазеленели, леса, сбросив белый саван, вволю дышат теплом и светом, реки уносят и разбивают в порогах последние льдины, но [21] озера стоят еще скованный ими. Снега шапками лежит только на горных вершинах да в щелях где они остаются и летом. Медведи, росомахи выходят из берлог, волки еще отчаяннее начинают травлю диких оленей. В небесах проносятся станицы гагар. Орлы-рыболовы, кречеты черными точками реют в недосягаемых высях. Семга входит в устья рек, а по всему необозримому простору океана сталкиваются и разбиваются ледяные горы и острова, киты выбрасывают вверх свои фонтаны, сельдь массами направляется в береговые бухты.
Еще неделя — и вся Лапландии оглашается криком гагар порхалиц и кривцов. Зелень выстилает долины, озера сверкают на солнце своими покойными гладями. И лето жаркое и знойное уничтожает последнее воспоминание о долгой арктической зиме.