Торговые сношения лопарей с русскими в половине XVII века

Изв. Рус. Географ. о-ва. – 1929.

Подробный анализ хозяйственных отношений приказчиков Крестного и Воскресенского монастырей с саамами в середине XVII в., главным образом в Поное. Рассматривается динамика цен на рыбу, шкуры, соль, хлеб и крупы, анализируется торговая политика на Крестного монастыря на внутреннем и внешнем рынке. Автор считает, что Крестный монастырь постепенно становился монополистом, оттесняя архангельских и понойских купцов от торговли семгой. В отношениях с саамами монастырь выступал как крупный капиталист, выдавая денежные ссуды и продовольствие под продукты промысла и собирая кабалы у глав саамских семейств. Одной из главных причин денежных заемов со стороны саамов, по мнению автора, была потребность в спиртном, которое активно поставлялось монастырскими людьми и не вносилось в приходно-расходные книги.

---

Калинин И.М. Торговые сношения лопарей с русскими в половине XVII века //Изв. Рус. Географ. о-ва. – 1929. – №1. – С. 59–76.

---

Торговые сношения лопарей с русскими в половине XVII века

[59]

Естественные богатства Кольского полуострова рано начали привлекать внимание русских торгово-промышленных людей. На рубеже XIII и XIV веков, как это видно из грамоты великого князя Андрея Александровича на Двину, птицеловство на Терском берегу сделалось великокняжеской привилегией 1. Несомненно, уже и в эту эпоху, как новгородским промышленникам, так и ватагам низовских князей, приходилось встречаться на Кольском полуострове с аборигенами края — лопарями и вступать с ними в торговые сделки, но об этом нет исторических данных. О взаимоотношениях коренного населения полуострова и пришлого можно говорить более или менее определенно, начиная с первой половины XVI века, когда началось заселение русским элементом северо-западной части Лапландии, а именно местностей, прилегающих к низовьям рек Печенги и Колы.

Обычно первым пионером русской колонизации Лапландии считают св. Трифона, основавшего в 30-х годах XVI века Печенгский монастырь и положившего начало обращению лопарей в христианство. Житие этого колонизатора-черноризца дает кое-какие указания на те истинные цели, которые руководили Трифоном при отправлении в суровый северный край. Автор жития не пожалел самых мрачных красок для изображения плачевного состояния кольских лопарей, их беспросветной дикости и нищеты. Первобытное состояние крайне миролюбивого северного народа, видимо, было весьма на руку русским промышленникам, проникавшим спорадически на Мурман. По словам Герберштейна, лопари охотно допускали купцов, которые привозили им платье из толстого сукна, а также топоры, иглы, ложки, ножи, муку и т.п. 2. Но до Трифона русские промышленники не обосновывались в Лапландии, не осваивали здешние «мор[60]ские реки и лешие озера». Трифон, напротив, создал русскую колонию монастырского типа.

Следуя по пути, уже ранее известному, он достиг р. Печенги и, по словам жития, «близ той реки обретающимся лопарям начат яко бы творити беседы о куплях». Другими словами, он прибыл в Лапландию в образе купца. Лопари уже знали иноземных коммерсантов и привыкли к торговым сделкам с ними. Хотя дальше житие поясняет, что беседы о куплях были лишь предлогом для собеседования с лопарями на тему об их духовной слепоте и «диавольском омрачении», но для исследователя, не зараженного идеализмом, ясно, что проповедь христианства составляла такую же цель путешествия, как и коммерческие расчеты 3. Дальнейшее показывает, что апостольская деятельность этого монаха шла рука об руку с хозяйственно-приобретательской. Трифон обзавелся собственным хозяйством — монастырем — и начал торговать произведениями лопарской почвы. Обращая лопарей в христианство, он и его ближайшие преемники довольно скоро обратили мирных туземцев в крепостных с помощью жалованных царских грамот.

Развитие русской колонизации на Терском берегу также много обязано деятельности иноков. Из грамоты царя Иоанна Грозного от 1575 года на имя монаха Феогноста видно, что за несколько лет перед тем для крещения лопарей, будто бы по их просьбе, близ устья р. Поноя была построена церковь в честь св. Петра и Павла, но она запустела «от силных людей насилства», от данщиков и царских посланцев, от корелян, варзужан и двинян. Монаху Феогносту предписывалось восстановить благолепие понойского храма, крестить и оберегать лопарей от насильников 4. Феогност ничего не мог сделать ни для поддержания службы в храме, ни для защиты лопарей. Из грамоты того же царя, от 1581 года, на имя мурманских данщиков видно, что в Петропавловской церкви снова нет причта, невзирая на то, что на содержание его лопари дали приличную ругу — полреки Поноя, т. е. право пользования половиной устроенного в реке еза или забора, приспособления для ловли семги. В виду такого хронического несчастия, попечение о понойском храме и о лопарских душах вверялось властям Троицкого Сергиева монастыря, которые за эту услугу лопарям получили в оброчное пользование, за 3 руб. в год, церковную половину реки 5.

В середине XVII века мы видим в Поное уже погост, имевший оседлое население. Владельцем его был царский родственник, боярин Никита [61] Иванович Романов. Не особенно удаленная от Поноя река Еконга принадлежала Антониеву Сийскому монастырю 6.

В середине 50-х годов того же века мурманские и понойские богатства — рыба, птичий пух, пушнина — привлекли внимание величайшего хозяйственника той эпохи — патриарха Никона. Не довольствуясь богатствами вотчин патриаршего дома, Никон занялся устройством своих собственных монастырей: Иверского на Валдайском озере, Воскресенского на р. Истре, недалеко от Москвы, и Крестного на Кий-острове, в Онежской губе, близ устья р. Онеги. Эти монастыри «строения» патриарха Никона, с их обширными вотчинами, пожалованными царем «ввек, неподвижно», составили колоссальное монолитное хозяйство «собинного друга» царя Алексея Михайловича.

Зная, как бывший инок Анзерского скита на Соловках и как бывший игумен Кожеозерского монастыря, в бассейне р. Онеги, естественные богатства всех местностей «край Студеного моря-окияна», Никон не преминул использовать свое положение для распространения своих хозяйственных операций на Кольский полуостров. В 1658 году царь Алексей Михайлович жалованною грамотою отдал лопские реки Еконгу, Поной и Лахту (расширенное устье Поноя) и погост Понойский Крестному и Воскресенскому монастырям 7. Совместное хозяйничанье этих двух обителей на Терском берегу продолжалось 10 лет и нашло себе отражение в изученных мною хозяйственных книгах Крестного монастыря 8.

[62]

Эти книги (говорю про те, в которых есть сведения о торговых сношениях с лопарями) состоят из отчетов приказных монахов (промышленных старцев), голов и целовальников рыбных промыслов в израсходовании монастырских денег, а равно из их отчетов по сбору десятины и торговых пошлин. Кое какие отрывочные указания на сделки с лопарями разбросаны в толстых тетрадях — приходных и расходных книгах монастырских казначеев. Сводка этого материала дает некоторое понятие о той коммерческой жизни, которая возникала каждое лето как на Терском берегу, так отчасти и на Мурманском.

Коснемся сначала Мурманской, торговли. Основание Печенгской обители, ставшей довольно крупным капиталистом уже при жизни св. Трифона, содействовало освоению побережья русским элементом, эксплуатации местных богатств и развитию торговли в Печенге и Коле. Значение этих торговых пунктов особенно возросло с 1565 года, когда сюда стали приезжать голландцы, скупавшие у монастыря семгу и ворвань и приво[63]зившие сюда разные заграничные товары. Нам неизвестно, принимали ли в XVI веке лопари мурманского побережья непосредственное участие в торговле с этими заграничными гостями. Возникновение в 1585 г. Архангельского пристанища подорвало Кольскую торговлю. В этом году кольский воевода объявил иностранным купцам, что государь «в Коле велел торговать треской и палтусом и салом трескиным и китовым, а за иными товарами ездить надо на Двину» 9. Архангельск придушил торговлю на Мурмане, но не убил ее совершенно. Она оживлялась рыбными промышленниками, являвшимися сюда каждое лето.

К середине XVII века, ко времени никоновских операций на Мурмане, уже определился общий характер промысловой эксплуатации тамошних богатств. Юридически промышлять рыбу у берегов Мурманского моря никому не возбранялось под условием уплаты десятины в государеву казну. Фактически только достаточно состоятельные лица могли снаряжать промысловые экспедиции. Маломощные поморы, крестьяне и бобыли, входили в состав формируемых капиталистами артелей лишь в качестве покрученников, наемников, работавших из известной доли добычи.

Крестный монастырь, тотчас по возникновении, начал посылать на Мурман свои промысловые суда, с экипажем в 12—20 человек каждое. Чтобы иметь в Коле станцию для своих промышленных экспедиций, Никон приписал к Крестному монастырю Трифонов Печенгский, вологодское подворье которого также пригодилось крестновским старцам, как станция по пути от моря в Москву.

Монастырские, промысловые лодьи, увозившие приказного старца и главную массу покрученников, отправлялись с Устья Онежского (нынешний г. Онега) на Мурман в конце мая или начале июня (по старому стилю). Но еще в феврале или марте уходили в Колу кормщики, квалифицированные рабочие рыбного промысла, для вешнего лова рыбы. Когда мы знакомимся с деталями их снаряжения, то видим, что тут «лопский дух, тут лопью пахнет». Кормщикам приходилось пробираться с Онеги, через Сумский посад и Кандалакшу, до Колы с помощью обычного в Лапландии средства передвижения зимой — на лыжах, подбитых тюленьей кожей. Эта подбивка называлась калгой, отчего и самые лыжи звались калгами. Сзади кормщик тащил кережу, небольшие лодкообразные санки, с провизией и необходимыми дорожными вещами. Кережа и лыжи с калгою в 1684 году стоили 4 алтына 4 деньги. За «наволачивание» калги на лыжи платили 6 денег 10. Если по делам промысла командировался в Колу [64] какой-нибудь старец зимою, до Кандалакши и далее до первого лопарского погоста он ехал сначала на монастырских, а потом на наемных лошадях; затем пересекал полуостров на оленях, нанятых у лопарей 11.

В Коле кормщики жили до весны. С наступлением тепла они отправлялись в Гаврилово становище, на восток от Колы, на «вешних судах, шняках удебных». В Гаврилове, на берегу океана, в специальном амбаре лежали рыболовные снасти и небольшие лодки (карбасы). Зимою они по большей части никем не охранялись 12. Кормщики тотчас же приступали к вешнему лову рыбы, преимущественно палтуса.

Монастырская промысловая лодья (иногда две) прибывала в Гаврилово в середине июня с запасами как для довольствия покрученников, так и для продажи лопарям, которые, с наступлением весны, устремлялись из своих зимних погостов к берегам океана. Здесь они ловили рыбу и били тюленей. Продукцию своих промыслов они сбывали в становищах приезжим промышленным и торговым людям.

Гаврилово было наиболее оживленным пунктом из всех становищ. В 1665 году мы видим здесь промышленников Сийского монастыря, торговые лодьи богатого крестьянина Крестного монастыря Богдана Дружинина Дятлева, турчасовца 13 посадского человека Артемия Петрова и других коммерсантов. Все они скупали лопскую рыбу — треску и палтус.

Приходо-расходная книга 1665 года приказного старца мурманского промысла Феодосия; дает образец торговых сделок Крестного монастыря с лопарями. В ней читаем: «Приехав лодиею в становище Гаврилово, у кильдинских лопарей для городовые продажи у Ивашка Кирилова с това[65]рищи куплено 2170 тресок, цена по 2 алт. за 10 тресок, заплачено 13 р. 4 д. Пошлины в казну заплачено с трески 13 алт.». По весу купленная треска составляла 243¹/₂ пуда; на месте сделки весов не было, взвешивание было произведено после, в Архангельской таможне.

Для продажи рыбы старец отправил в Архангельск служебника Петра Падорина, который повез рыбу на наемном судне упомянутого монастырского крестьянина Богдана Дятлева. В городе, на ярмарке, 243¹/₂ пуда трески были проданы за 20 руб. 9 алт. Мелкая треска шла по 2 алт. 2 д., крупная по 2 алт. 4 д. за пуд. Учтя стоимость фрахта — 2 руб. 14 алт. 3 д., пошлину и ничтожные расходы на довольствие служебника, отвозившего одновременно на продажу и собственный монастырский улов, мы можем определить весь расход по этой операции с лопской треской в 16 руб., чистый же барыш в 4 руб., т. е. 25% прибыли. Для тогдашнего времени процент, пожалуй, не столь велик. Но прибыльность операции резко повысится, если учтем условия расчета с лопарями. За купленную у них рыбу лопари брали не деньги, а муку, одежду и другие товары, которые приезжим торговцем расценивались очень высоко. Из той же приходо-расходной книги ст. Феодосия видно, что он продавал лопарям пуд ржаной и ячной муки за 5 алт. Между тем, как видно из других книг Крестного монастыря, даже в 1660 г., т. е. еще при обращении медных денег и вздутии цен, сам монастырь покупал у каргополов в своих усольях четверть ржаной муки по 16 алт. 4 д., не свыше как по 2 алт. за пуд.

«Лопская» треска, т.е. купленная на Мурмане у лопарей, неоднократно фигурирует в монастырских книгах и всегда различается от рыбы собственного улова. В 1683 году в амбарах на Устье Онежском хранилось 824 пуда трески и 534 пуда палтуса; из них «165 пуд. трески крупной лопской да мелкой трески 240 пуд., 5 пуд. палтусу» 14. В 1686 году «монастырской мурманской ловли» старец Памва продал в г. Архангельске купленной «лопской рыбы трески» на 4 руб. 16 алт. 4 д. 15.

Не только монастырь в лице своих приказчиков скупал у мурманских лопарей их добычу. Рыбу и оленьи шкуры приобретали у них на личные средства и монастырские покрученники, и монастырские служки, отправлявшиеся иногда на Мурман из-за недостатка наемных людей или в помощь промышленным старцам, и сами промышленные старцы. В 1684 г. при расчете с покрученниками мурманской лодьи, казначей ст. Константин Соболев удержал с них 26 алт. 5 д. за соль, в количестве 11 пуд. 2 ф., уступленную им на Мурмане для соления их покупной рыбы 16. В 1683 г., при возвращении мурманской лодьи, в монастырскую казну было [66] приобретено от приказного старца Памвы оленина «новая» за 7 алт., от служебника Карпуши Еремеева — оленина за 4 алт., от бобылка Марка — две оленины за 13 алт.; в 1685 г. — от кормщика три оленины за 16 алт. 4 д.» и т.д. 17.

О торговле Крестного монастыря в Еконге тоже сохранились кое-какие сведения. Сюда, как и на Мурман, каждое лето снаряжалось промысловое судно Крестного монастыря. Монастырские покрученники ловили семгу в реке и в море по тоням, а также скупали улов семги у местных лопарей. В приходо-расходной книге монастырского казначея за 1665—1666 годы имеются такие записи:

1) Под 18 мая 1665 г.: «Еконгской лодьи лодейному старцу Феодору дано 4 рубли, а на те деньги у еконгских лопарей купил 40 семог, а та рыба отведена в монастырь на погреб».

2) Под 14 мая 1666 г.: «Еконгской лодьи старцу Терентию дано 2 рубли, а на те деньги у еконгских лопарей купил 15 рыб семог да две оленины сырые».

3) Под 25 июля 1666 г.: «Монастырского еконгского промысла у лодейного старца Терентия принято, что он, в Еконге реке живучи, продал лопарям монастырской муки два пуда, 16 алтын».

Принимая средний вес еконгской семги 8 фунтов 18, а вес 40 семог — 8 пудов, видим, что лопари получали 50 к. за пуд, — цена сравнительно высокая. Однако выгода лопарей кажущаяся, так как, продавая семгу, они покупали у монастырского приказчика муку по 8 алт. за пуд. Другими словами, за пуд семги лопарь получал два пуда муки. Этот пуд семги монастырь продавал в Вологде за 21 алт., два же пуда муки покупал в тот год у каргополов за 4 алтына. Как бы ни были велики стоимость фрахта и накладные расходы, все-таки надо признать, что монастырь до такой степени выигрывал на меновой торговле с лопарями, что мог бы продавать еконгскую семгу, без убытка для себя, ниже покупной цены (50 коп. пуд).

О торговых сношениях с понойскими лопарями в архиве Крестного монастыря сохранилось больше сведений. Они содержатся, главным образом, в двух книгах:

1) «Книга великого государя святейшего Никона патриарха таможенная пошлинных и десятинных денег сбору головы Дружины Дятлева с товарищи 167 (1659) года», и

2) «168 (1660) года июня книги приходные денежные Понойского промысла Крестного монастыря иеромонаха Матфея да Воскресенского [67] монастыря монаха Моисея, да головы Дружины Дятлева с товарищи, сколько взято в Крестном монастыре у казначея старца Сергия монастырских казенных денег и что в Понойской волости збирано торговые пошлины и десятины и что у торгу прибыли».

Первая из этих тетрадей является частью сшива, озаглавленного «Книги Понойского промысла» и состоящего из нескольких книжек, касающихся учета семги монастырского улова, сбора десятинной семги в Поное, продажи семги в Каргополе, Вологде, Москве, сбора торговых пошлин в Поное и т.д.

К середине XVII века Понойский погост уже приобрел известность как место оживленного летнего торга на Терском берегу. Не в пример мурманскому Гаврилову становищу, здесь уже существовало постоянное население. В книгах Крестного монастыря, помимо понойских лопарей, фигурируют и понойские крестьяне, и просто понояне. Кто были понойские крестьяне — обруселые лопари или пришлые русские? Современный исследователь жизни лопарей, мурманский краевед В. К. Алымов, считает, что почти все русское население с. Поноя — бывшие лопари 19. Это утверждение слишком категорично. В книгах Крестного монастыря часто упоминается поноянин Семен Терентьевич Руса. Его надо считать уроженцем гор. Старой Руссы. Прозвища, данные по месту происхождения — Вага, Двина, Кострома, — обычны для того времени и нередко встречаются в книгах крестновского архива и во «Вкладной книге» Соловецкого монастыря; ныне находящейся в Археографической комиссии Академии Наук. Как потомки Ваги, Двины, Костромы обращались в Вагиных, Двиняниновых, Костромитиновых, так и потомки этого Русы превратились в Русиновых. Из них Сидор Русинов, «из понойских крестьян наилучший коварник, грамоте читать, писать художный», фигурирует в 1749 г. в тяжебном деле Крестного монастыря с откупщиком холмогорцем Михаилом Яковлевым 20. Другой поноянин — Артемий Терентьевич Жила, также часто встречающийся в изученных мною книгах, по всей видимости, был часто русского происхождения. В «Актах Холмогорской Епархии» упоминается лямчанин (житель с Лямца, на Летнем берегу) Григорий Парфеньевич сын Жила, купивший в 1563 году участок земли у соседа 21. Потомки этого Жилы, при тогдашней подвижности поморского населения, к XVII веку легко могли перекочевать на Терский берег.

Чаще всего в двух упомянутых книгах Крестного монастыря (1659 и 1660 гг.), касающихся торговли с лопарями, встречается название «поноянин» без пояснения, оседлый ли это крестьянин или лопарь-полуко[68]чевник. В некоторых случаях удается установить, что под поноянами вообще разумеются лопари. Так в книге 1660 г. есть запись: «У поноян Якова Иванова да у Ивана Кирилова да у Семена Логинова с товарищи куплено...» В книге предыдущего года Ивашко Кирилов и Семен Логинов названы лопарями 22.

Если затруднительно выяснить этнический состав оседлого населения Понойского погоста, то легко определить его роль в торговых сношениях лопарей с приезжими купцами. Из среды оседлых поноян выделяются трое — Артемий Жила, Семен Руса и Василий Федоров. Они главные контрагенты иноземных купцов и монастырей-вотчинников по поставке ворвани, оленьих шкур и семги. Иногда они заключают торговые сделки самостоятельно, каждый от себя; в других случаях — в компании между собою или в компании с иными поноянами, например Василий Жила, Самойло Григорьев с товарищи, Семен Руса, Первой Микулин с товарищи и т.д. Являясь местными капиталистами, Жила, Руса и Федоров занимались и «салным» (зверобойным) промыслом, и рыбным, и посредничеством между местным производителем и приезжим купцом. Они первые скупщики у маломощных поноян и лопарей семги, ворвани, пуха, оленин. Только в сбыте незатейливой продукции лопарских промыслов — канег, перин, постелей, рукавиц, не всегда замечается участие местного перекупщика. В названных двух книгах, 1659 и 1660 гг., можно отметить только четыре сделки, непосредственно заключенных лопарями с приезжими купцами:

1) В 1659 г.: «июня в 19 день. Взято большие рублевые пошлины у Богдашки Дружинина анежанина с продажи з дву рублей 10 алт., по 10 денег с рубля, и всего 3 алт. 5 д. И на те товарные деньги он, Богдашка, купил в Понойской волосте у Богдана Никулина да у лопарей у Стенки Качегарова с товарищи 4 постели оленьих да шестнадцатеры канги».

2) В 1659 г.: «августа 23. Он же иноземец (Олфер Григорьев) купил в Понойской волосте у лопарей у Сенки Логинова с товарищи 15 постель оленьих, цена 4 руб. 4 алт.».

3) В 1659 г.: «сентября в 24 день. Куплено (монастырем) семги осени у лопарей у Ивашки Кирилова с товарищи весом 8 пуд., а числом 27 рыб, цена по 8 алт. пуд, и того дано рубль 30 алт. 4 д.».

[69]

4) В 1660 г.: «у Якова Иванова да у Ивана Кирилова (лопарь, см. пред. пункт) да у Семена Логинова (лопарь, см. выше пункт 2) с товарищи куплено 45 канги оленьи, по 2 алт. за канги, дано 2 руб. 23 алт. 2 д.

Хозяйственная деятельность Крестного и Воскресенского монастырей в Поное проявлялась в троякой форме. Они 1) ловили семгу в р. Поное, в заборе, и на морских тонях в Лахте; 2) собирали десятину с рыбных и «салных» промыслов местного населения и 3) собирали торговые пошлины «на великого государя святейшего патриарха».

Как уже упоминалось, р. Поной, перед тем как перейти во владение к Никону, принадлежала боярину Н. И. Романову, умершему в 1654 г. Пожалование Поноя никоновским монастырям состоялось 27 марта 1658 г. До этого времени патриарх, фактически распоряжавшийся промыслом со смерти Н. Романова, сдавал его в аренду иноземному предпринимателю. В приходных книгах строителя Крестного монастыря ст. Исайи, и патриаршего стольника Василия Парамоновича Поскочина, за 1657—1658 г., имеются такие записи:

В 1657 г.: «сентября в 12 день стольник Поскочин привез от города Архангельского 330 руб., а взяты те деньги с торгового немчина галанские земли с Мартына Маркова оброчные запоны».

В 1658 г.: «сентября в 14 день привез от Архангельского города стольник Поскочин 330 руб., а взяты те деньги с торгового немчина галанские земли у Мартына Маркова откупу на прошлой на 166 (1657) год за Поной реку».

Отсюда видно, что Поной перешел в фактическое владение патриарха Никона несколько раньше, чем было оформлено пожалование его никоновским монастырям. Патриарх сдавал промысел в аренду, лопари же оказались в стороне от своего извечного промысла. В 1575 году, устраивая Петропавловский храм и отдавая на содержание причта половину реки, они оставались юридически хозяевами ее. Через 80 лет положение сильно изменилось. Правительство жалует их исконный промысел кому хочет. Изменилась даже церковная доля в промысле: на причт отмежевывается только одна четверть, три же четверти сдаются в кортому или эксплуатируются тем, кому пожалована река. Лопари получали лишь небольшую подачку: арендатор выдавал им некоторое количество хлебных запасов. В 1660 году, когда истек срок аренды немчина, и никоновские монастыри стали ловить рыбу во всем заборе (в церковной четверти они ловили уже в 1659 году), по указу патриарха было принято на понойскую промысловую лодью для раздачи лопарям «хлебных запасов против немецкого 57 четвертей муки ржаной, 20 четвертей круп ячных». В переводе на деньги по тогдашним понойским ценам — ржаная мука по 32 алт., крупа по 1 руб. 20 алт. за четверть — компенсация лопарей за пользование их исконными богатствами выразится в сумме 72 руб., слишком ничтожной по сравнению с той прибылью, которую получали от реализации понойской семги арендатор и монастыри-вотчинники.

[70]

В 1659 году, в последний год своей аренды, немчин уловил в трех четвертях еза 11,160 семог, да монастырь уловил в поповской четверти 3720 рыб, всего же 14,880 семог 23. Принимая средний вес понойской семги 8 фунтов и считая 5 штук на пуд, весь улов 1659 года в Понойском заборе можно определить в 3000 пудов. В том году понойская семга продавалась монастырями в Москве по 1 руб. за пуд, в виду чего валовой доход по московским ценам составит 3000 р. Как бы высоко ни определялись расходы производства и фрахта, все-таки прибыль от понойской семги придется признать весьма значительной.

Оттесненные от своего наиболее обильного семгой угодья, лопари ловили ее в устьях ближайших речек или на морских тонях наряду с местными капиталистами или приезжими промышленниками. В 1659 году на тоне Конь-камень промышляли понояне Артемий Жила, дьячок Ивашко Мокиев и Второй Губин; на тонях [С]нежница и Баба — холмогорцы Ивашко Козмин Попов и Ивашко Жданов; на тоне Полатной у мыса Орлова — понояне Василий Федоров и Евдоким Федоров Судак, на тоне Каменке — поноянин Еремка Мокиев. В Лахте, расширенном устье Поноя, промышляли немецкие покрученники во главе с Терентием Зотиковым, платя Крестному и Воскресенскому монастырям четверть улова и, кроме того, десятину со своих трех четвертей. Хозяином этих покру[71]ченников, по-видимому, был тот же «немчин галанские земли» Мартын Марков, который арендовал понойский забор.

Собирая десятую семгу как с иноземца, так и с поноян и холмогорцев, монастыри были и главными скупщиками красной рыбы у местных промышленников. Так в 1659 году, они купили у поноян 1371 семгу, весом около 200 пудов, по 7 алт. за пуд, т. е. за 53 рубля. Понойские капиталисты Артемий Жила и Василий Федоров были главными продавцами. Первый из них продал 587, второй 540 семог, — обои вместе на 41 рубль. Группа же лопарей, Ивашко Кирилов с товарищами, сбыли непосредственно монастырским приказчикам всего лишь 27 семог (видимо отборных), весом 8 пудов, на 1 рубль 30 алт. 4 д.

Всем прочим купцам понояне продали в 1659 году лишь 6 с небольшим пудов семги. В следующем же году в понойских водах уже не видим ни иноземных рыбных ловцов, ни холмогорцев. Монастыри-вотчинники их выжили. У поноян они скупили в этом году почти всю уловную семгу — 687 (из 697 выловленных) рыб, платя им по 3 рубля за сотню межени и по 5¹/₂ руб. за сотню осенней, всего на 29 руб.

В Поное шла торговля и другими произведениями лопарской почвы. В 1659 году, помимо крестновских и воскресенских старцев, сюда собралось немало других коммерсантов. Здесь видим двинянина Богдана Недельницу, известного на побережье Белого моря хлеботорговца; каргопольского купца Григория Кропачихина; кожевника-онежанина Макара Никитина; другого онежанина, уже известного нам Богдана Дятлева, сына головы понойского промысла, и др. Приказчики немчина Мартына Маркова, Олфер Григорьев, Иван и Корнило Корнилов приезжали сюда каждое лето для торговли, открывали контору в доме, принадлежащем своей фирме. Зимою тут проживал дворник, поноянин Богдан Никулин.

Эти коммерсанты скупали: голландцы — ворвань, конжуи (шкуры тюленей), пушнину (шкурки белых и голубых песцов, лисиц, россомах), ровдужные рукавицы 24. В 1659 году голландцы скупили у Семена Русы, Василия Федорова, Богдана Никулина и др. 381 бочку ворванного сала, 2460 мелких конжуев, одну большую кожу (хардвину), 20 пудов перья «куропочья» и 15 постель оленьих, всего на 816 руб. Большая часть этих товаров (на 650 руб.) принадлежала к числу перекупных, — понойские капиталисты скупали их у местной бедноты, в том числе и у лопа[72]рей. Беднота обычно работала у капиталистов в качестве покрученников; свою долю добычи (рыбы, конжуев) покрученники продавали своему хозяину по ценам гораздо ниже рыночных.

В следующем году монастыри-вотчинники отстранили богатых поноян от непосредственных сношений с иноземными купцами. Скупив у Жилы, Русы и др. ворвань по 1 руб. 30 коп. за бочку, они продали ее тут же голландцам по 1 руб. 60 коп. То же произошло и с пухом «куропочьим». Заплатив за него по 8 алт. 2 д. пуд, старцы брали с иноземцев по 13 алт. Всего в 1660 году голландцы вывезли из Поноя 128¹/₂ мерных бочек ворвани, 47 пудов пуху и 530 конжуев, всего на 218 рублей.

Одновременно с устранением понойских кулаков от непосредственных сношений с иноземцами произошло и устранение с понойского рынка всех отечественных коммерсантов. В 1660 году в Поной явился торговать только один Богдан Недельница. Вотчинники-монастыри забрали в свои руки всю понойскую торговлю; помимо них местный производитель или перекупщик никому не могли продать ни одной шкуры, ни одного пуда рыбы или ворвани.

Приведем понойские цены на экспортные товары при сделках поноян с отечественными торговцами 25:

 

Название товара	1659 г.	1660 г.	Название товара	1659 г.	1660 г.
Перья (пух «куропочий»), 1 пуд.	9 алт.	7 алт. —8 алт. 2 д.	Оленина осенняя	—	9 алт. 2 д. —11 алт. 4 д.
Постеля оленья	8 алт. 2 д.	7 алт. 1 д.	Песец белый »........голубой	—	4 алт. 2 д. 10 алт. 5 д.
Перина лопская	11 алт.	—	Росомаха	—	15 алт.
Перинник ровдужный	—	14 алт. 2 д.	Лисица	16 алт.	20 алт.
Наволочка ровдужная	—	6 д.	Морж с зубами и кожей	—	6 р. 50 к.
Рукавицы ровдужные	—	8 д.	Конжуй	1 алт. 2 д.	1 алт. 1 д.
Каньги	2 алт. 2 д.	2 алт.	Лебяжья кожа	—	1 алт. 1 д.
Оленина вешняя и летняя	—	4 алт. 2 д.	Семга осень	8—10 алт.	8 алт. —8 алт. 2 д.

Как ни миниатюрна эта таблица, но все же она показывает, что монопольное хозяйничанье на понойском рынке монастырей-вотчинников в 1660 году повлекло снижение продажных цен на некоторые товары [73] (перья, постели оленьи, каньги, конжуи, семга). В то же время монастыри поднимали цены на те товары, которые они сами сбывали иноземцам. Так в 1659 году иноземец Олфер Григорьев покупал у поноян перья по 9 алт. за пуд, а на будущий год он платил монастырям по 13 алт.; за конжуя монастыри подняли цену с 11 до 12 денег. Монополия вотчинника оказалась невыгодной и поноянам, и иноземцам. Более же всего она задела понойскую бедноту, в том числе и лопаря. Монастыри, вступая в торговые сделки по преимуществу с понойскими капиталистами, урезывали их цены, а те, разумеется, старались наверстать свой убыток снижением цен при покупке семги, конжуев, ворвани у своих покрученников и пушнины, оленин, канег и т. п. у лопарей. Лопарь, как и понойский маломощный крестьянин, находился под двойным прессом — местного скупщика-кулака, диктовавшего ему свои условия, и вотчинника-монастыря, давившего на понойского капиталиста.

В 1659 году из Поноя было вывезено: 581 бочка ворвани, 60 пудов, перья, 2480 конжуев, 6 оленьих высыпков, 50 больших тюленьих кож (харавин), 68 постель оленьих, 4 перины лопских, 35 лисиц, 43 белых песца, 1 россомаха, 16 канег, всего на 865 руб. 20 алт., из которых 816 руб. составляли иностранный капитал. В 1660 году — 132 бочки ворвани, 48 ¹/₂ пудов перья, 530 конжуев, 3 моржа, 27 оленин осенних, 85 оленин летних и вешних, 15 ровдуг, 50 белых песцов и два объедка, 3 песца голубых, 6 лисиц, 1 росомаха, 3 перинника ровдужных, 8 рукавиц ровдужных, 47 наволочек ровдужных,. 45 каньги, 2 кожи лебяжьих, — всего на 290 руб., из них 250 руб. — иностранный капитал.

Импорт поражает своей мизерностью. В, 1659 году на понойском рынке отечественные купцы продали товаров на у руб. 20 алт. 2 д., в 1660 г. — на 14 руб. 28 алт. Из последней суммы 3 руб. приходилось на долю двинянина Богдана Недельницы, единственного торговца из русских, явившегося в 1660 г. в Поной; остальные деньги в сумме 11 руб. 28 алт. — стоимость харчевых запасов, проданных монастырями поноянам.

Понойские цены на импортные товары были следующие:

 

Название товара (1 четверть)	1659 г.	1660 г.	Название товара (1 пуд)	1659 г.	1660 г.
Мука ржаная	—	32 алт.	Толокно	6 алт.	—
».......ячная	—	26 алт. 4 д.	Соль	2 алт. 2 д.	—
Крупа	—	1 р. 20 к.	Коровье масло	1 р. 6 алт. 4 д.	—

Помимо пищевых продуктов, в 1659 году привозились на продажу в незначительном количестве шубные кафтаны, кожи мячинные и дубленые, сукно белое (свиточное). Иноземец Олфер Григорьев в том же году «явил продать на промен» 15 фунтов пороху. Огнестрельное оружие, следовательно, уже применялось при лесном или морском зверобойном [74] промысле у понойских крестьян и, быть может, у лопарей. Тогда же этот иностранец «променял» в Поное полпуда винных ягод, — находились потребители и этого продукта. «Променивали» свои товары не только иностранные купцы, но и русские. 19 июня 1659 года Богдан Дружинин (Дятлев) продал кафтан шубный, две полы (полсти) мячинных и 20 локот сукна белого за 2 руб. 10 алт., и на эти «товарные деньги» купил у понойских крестьян, и лопарей 4 постели оленьих и 16 канег (книга сбора торговых пошлин 1659 года). Меновая торговля, особенно мелочная, практиковалась между лопарями с одной стороны и монастырскими покрученниками — с другой. Об этом можно заключить из того, что перед отправкой в Поной (как и на Мурман и в Еконгу) покрученники брали из монастырской казны, в счет зарплаты, разную мелочь — сермяжное сукно, обувь, шапки и т. п., видимо, для промена лопарям на пушнину, оленины, каньги. Такая торговля, вольно или невольно, ускользала от бдительности монастырских финансовых агентов, голов и целовальников.

Кроме мены, при торговых сношениях русских коммерсантов с поноянами, в том числе и с лопарями, практиковался и кредит, но односторонний: кабалы писали на себя только понояне и лопари. Каждый раз, как только понойская лодья возвращалась в Крестный монастырь, приказный лодейный старец, глава всей экспедиции, сдавал в казну кабалы на понойских жильцов. В 1661 году было привезено 2 кабалы на 5 серебряных рублей 26. В 1665 году, при отъезде головы Ив. Анфимова в Поной, казначей ст. Игнатий выдал ему 7 кабал, чтобы собрать по ним 67 руб. 21 алт. 5 д. долгу 27. В следующем году (1666) целовальнику понойского рыбного промысла Михаилу Срывкову было выдано 6 кабал для взыскания 40 руб. 27 алт. 1¹/₂ д. Целовальник собрал только 23 руб. 21 алт. 4 д., остальные же кабалы вернул казначею да новую привез на 23 алт. 28. Когда промысел отошел от никоновских монастырей, крестновские власти посылали в Поной служебника собирать долги. Но еще из переписной книги монастыря 1671 года видно, что ему причиталось взять по кабалам «на понойских крестьянах и лопарях» 22 руб. 8 д. Добыча от лесных и морских промыслов вполне обеспечивала долг крестьянина и лопаря своему вотчиннику — монастырю.

Следует отметить еще один момент, характерный вообще для торговых сношений коммерсантов всех стран мира с дикарями. Это — сбыт спиртного. В хозяйственных книгах Крестного монастыря, разумеется, нет ни слова о том, чтобы лопарям продавалось «горячее вино». Во всех [75] вотчинах Крестного монастыря, в силу царских грамот, возбранялась какая бы то ни была продажа питей. Но имеются указания на то, что сам монастырь обходил этот закон, тем более, что в Поное, в его отдаленной вотчине, никто не мог контролировать действий монастырских должностных лиц. Всякий раз при отправке лодей в Поной или на Мурман приказчикам выдавалось до 10—15 ведер «горячего вина», которое покупалось в турчасовском кабаке. Официально вино предназначалось для работных людей (покрученников и служебников). Но кто мог проверить расход спиртного по назначению? Часть его, несомненно, перепадала работникам промысла, но часть могла сбываться и лопарям, до крайности падким на спиртное. О продаже им вина можно заключить из того, что кабалы привозились из Поноя без указания товара, проданного в кредит. «Такая же вещь продана такому-то, а на нем взята кабала в стольких-то рублях», — такова обычная формула, фиксирующая в хозяйственных книгах продажу в кредит. Между тем в отчетах должностных лиц понойского промысла таких записей не встречается. Кабалы же привозились. Спрашивается, что же получали лопари, выдавая на себя кабалы? Вернее всего, что вино, тот товар, о сбыте которого нельзя было писать в официальных отчетах. Монопольная торговля в Поное приносила Крестному и Воскресенскому монастырям значительные барыши. Но помимо того, они наживались здесь 1) от десятины, которую брали с добычи от морских и лесных промыслов населения, и 2) от торговых пошлин.

О десятине с уловной семги уже упоминалось. На взимание десятины с пушнины в хозяйственных книгах нет указаний. Десятину с ворвани, конжуев и пуха монастыри брали «за промышленников» при продаже этих товаров голландцам. Обозначив числа проданных бочек ворвани знаком N, видим, что голландец платил в 1659 году за N бочек продавцам ворвани и за ^N/₁₀ бочек — монастырю, в 1660 году, когда продавцом являлся один лишь монастырь, платил последнему за N + ^N/₁₀ бочек.

Аналогичным образом производилась уплата десятины с конжуев и с пуха. При этом небезынтересно заметить, что десятинную ворвань монастыри расценивали в 1660 году дороже, чем основную: вместо установленных 1 руб. 20 алт. брали за каждую бочку десятины по 2 руб. Голландцы соглашались и на такие условия. Это показывает, что их цены на понойскую ворвань не были слишком высокими, иначе такая надбавка не может быть понятной.

В 1659 году вотчинники получили в Поное десятины денежным числом 98 руб. 17 алт. 4 д., в 1660 году — 30 руб. 17 алт.

В тех случаях, когда монастырские приказчики находили невыгодными предложенные им цены за десятину, они выделяли ее из общей товарной массы и увозили домой в натуре. Так в 1665 году целовальник поной[76]ского промысла Герасим Онуфриев привез на Устье Онежское 125 конжуев сухих, 4 пластины моржевые и 4 бочки ворвани, «что он збирал десятину у крестьян и у лопарей в Понойской волости» 29.

«Большая рублевая пошлина» в 1659 и 1660 гг. собиралась в Поное «на великого государя святейшего патриарха Никона по государеву указу и по таможенной по уставной по новой грамоте с русских с приезжих торговых людей и сыноземцев и с их со всяких товаров с купли с продажи и с тутошных с понойских жилцов сых салново торгу с перекупного товару с сала и с кожи с купли и с продажи».

Ставки сбора были следующие. Приезжие русские купцы платили с продажи привозных товаров по 10 денег с товарного рубля и с покупки местных — по 5 д. с рубля. Иностранцы в Поной на продажу ничего не привозили; привоз разной мелочи «на промен» не считался продажей. С покупки местных товаров иноземцы платили по 2 алт. с товарного рубля. При продаже поноянами перекупного товара русским взималось 10 денег с рубля, иностранцам — 6 денег. При сделках поноян с монастырями никаких пошлин не начислялось. Всего в 1659 году монастыри собрали торговых пошлин 65 руб. 8 алт. 1 д., в 1660 году — 15 руб. 5 алт.

По отъезде из Поноя монастырских должностных лиц сбор торговых пошлин с запоздалых купцов поручался «зимнему целовальнику» из именитых поноян. Один раз видим в этой должности Семена Русу, собравшего 7 алт. 2 д. с турчасовца Василия Петрова, который приехал скупать осенние оленины 30.

Хотя понойская торговля доставляла не малую прибыль монастырям-вотчинникам, но все же не в тех размерах, как прибыль от продажи понойской семги внутри государства. Эта красная рыба обогащала никоновских старцев, и нет ничего удивительного, что, по низложении Никона, когда «лопские» реки были у них отобраны, они делали самые энергичные попытки к их возвращению. Не столько попечение о лопарях руководило при этом крестновскими и воскресенскими иноками, сколько простой хозяйственный расчет. Лопарь на протяжении всей русской истории являлся лишь объектом эксплуатации. Естественные богатства его родины ускользали от него, ими пользовались другие. Его добыча, его улов, жалкая продукция его первобытного ремесла продавались им за бесценок, чаще всего в обмен на хлебные запасы или за спиртное, и доставляли барыши не только вотчиннику, но и всем приезжим коммерсантам и «тутошным» понойским посредникам.

 

---

ПРИМЕЧАНИЯ

[59]

1 Акты Археографической экспедиции. Т. I, № 1.

2 Записки о московитских делах. СПб., изд. А. С. Суворина, 1908, стр. 190.

[60]

3 «Разные сведения к истории Российской относящиеся». Рукопись Археогр. комиссии Акад. Н., № 159, ч. II. Здесь, на лл. 62—75, помещено житие св. Трифона Печенгского.

4 А. А. Э., т. I, № 288.

5 А. А. Э., т. I, № 309.

[61]

6 Акты Новгородской казенной палаты (Ист.-арх. ком. Академии Наук), № 216.

7 Ibid.

8 В «Очерках по истории колонизации Севера» (Гиз, 1922, в. I, стр. 40) говорится, что оба монастыря промышляли в р. Поное и заселяли своими крестьянами погост Понойский до середины XVIII в. По словам А. Я. Ефименко, в статье «Юридические обычаи лопарей» (Зап. И. Р. Геогр. Общ. по отд. этногр., т. VIII, отд. II, прил. V, стр. 67), Понойским и Еконгским погостами оба монастыря владели с 1658 до 1704 г.; с 1704 до 1728 г. Оба погоста отдавались из оброка откупщикам, торговым людям; в 1729 же году, по царской жалованной грамоте, их снова возвратили Воскресенскому и Крестному монастырям. Арх-т Леонид в «Историческом описании ставропигиального Воскресенского монастыря» («Чтения в И. Общ. Ист. и Др. Росс, при Московском университете», 1875 г., кн. II, ч. I, стр. 542) утверждает, что Воскресенский монастырь владел Поноем и после Соборного Изложения 1667 г., и в доказательство указывает, что в описи имущества Воскресенского монастыря 1679 г. показана «лопская дань» — меха и шкуры. Детальное знакомство с хозяйственными книгами Крестного монастыря за 1657—1703 г. позволяет мне внести следующие поправки к этим указаниям.

Непосредственно после осуждения Никона ни Крестный, ни Воскресенский монастыри не владели Поноем и Еконгою, хотя и делали попытки к возвращению их. Так, из расходной книги 1671 г. московской посылки иеродиакона Крестного монастыря Дамаскина видно, что он ездил из Москвы в Воскресенский монастырь «призывать Воскресенских в понойское челобитье», а вслед за тем, действуя через государева духовника Андрея Савиновича и его сына, подавал челобитную государю [62] о Поное, но безрезультатно. В течение остальных 30 лет XVII века. Крестный монастырь ни разу не посылал людей в Поной, и нигде ни в хозяйственных, ни в переписных книгах Крестного монастыря нет указаний на то, чтобы Поной был возвращен ему. Зато воскресенским старцам посчастливилось более. Еще в 1676 году Поной входил в «домовую вотчину» Патриаршего дома, к которой был приписан после низложения Никона (Доп. к А. И., т. IX, № 108, 1676 г., марта 24, проезжая грамота патриаршим рыбным промышленникам). Но уже начиная с 1684 г. в книгах Крестного монастыря упоминаются «Воскресенского монастыря Понойского промысла» промышленные старцы, которым продавалась на Устье Онежском мука и другие товары (Пр.-Рас. кн. Белого Двора 1684—1686 г.г.). Как известно из вышеупомянутой статьи арх. Леонида, царь Федор Алексеевич под конец своей жизни под влиянием теток и сестер, очень благоволил к Воскресенскому монастырю. Царское внимание Воскресенским старцам дошло до того, что в 1681 году состоялся указ о приписке Крестного монастыря к Воскресенскому. Последнему для своих операций в Поное было необходимо иметь базу на Белом море — Устье Онежское, принадлежавшее Крестному монастырю. Однако лишение самостоятельности богатого монастыря не могло претвориться в жизнь. Крестный монастырь, с помощью обильных «почестных дач», быстро восстановил свою независимость, но не добился своей половины в Понойском промысле, который так и остался за Воскресенским монастырем, по-видимому, с 1679 или 1678 г. К великому сожалению, истребование в текущем (1928) году архива Крестного монастыря из Государственной публичной библиотеки в Москву, в Центрархив, положило конец моему изучению хозяйственных книг и не позволило окончательно решить вопрос, удалось ли Крестному монастырю в XVIII веке добиться признания своих прав на Поной. Из случайно рассмотренной мною в этом архиве приходно-расходной книги 1736 г. «колской посылки» иеромонаха Варлаама видно, что этот посыльщик, будучи в Коле, сдал реку Еконгу в аренду отставному солдату Максиму Лаптину сроком на 5 лет, по 12 руб. в год, и взял оброк вперед за три года. Еконга, значит, к тому времени была возвращена Крестному монастырю. В том же 1736 году Варлаам ездил в гг. Архангельск и С.-Петербург, щедро рассыпал взятки, хлопоча о Поное, но кончилась ли его миссия успехом, остается неизвестным.

[63]

9 А. А. Кизеветтер. Русский Север. Вологда, 1919, стр. 46.

10 Приходные и расходные книги монастырского казначея ст. Константина Соболева 1680—1686 гг., запись от 27 февраля 1684 г.: «Мурманской промышленной лодьи кормщику Константину Симонову с товарищами, как они отпущены к Мурманскому промыслу, дано на дорогу на всякие издержки, что им держать пришед в [64] Колской острог и становище, 5 рублев Служебником, которые вместо рядовых на Мурманско пошли, Карпушке Еремееву, Гаврилку Семенову на проход до Колского острогу дано двум 2 рубли. Служебнику Гаврилку куплена кережа да лыжи с калгою за 4 алт. 4 д. Карпушке на лыжу калга наволачивана, дано 6 денег».

11 Так 1 марта 1696 года был отправлен в Колу старец Серафим для покупки к весне удебного судна и для других дел. Интересны некоторые статьи его дорожных расходов: «С Устья Онежского до Кемского острогу изошло монастырскому мерину на сено 2 алт. 4 д. Из Сумского острогу до Колского города изошло на хлеб и на харчь и на постоялое и на наем извощиков и лопарей рубль с полтиной Приехав в Колу ходили к воеводе Дмитрею Феодоровичу Стрелкову да жены ево и сыну всем в почесть несено денег полтина В Печенгском монастыре хлебов пекли три квашни, дано от печенья 2 алт.» (Книги приходные и расходные Мурманской посылки старца Серафима 1696 года).

12 Осенью 1699 года старец-промышленник Пертоминского монастыря оставил монастырские рыболовные снасти в становище Ивана Губина под караулом лопина Федки Алексеева и 100 пудов соли на острове в Воскресенском амбаре (А. Приклонский, Пертоминский Архив. Соловки, 1927 г., № 71). Воскресенский монастырь, следовательно, в это время тоже промышлял на Мурмане.

13 Посад Турчасово (ныне село Онежского у., волостной центр) — в среднем течении р. Онеги, в 132 км от устья.

[65]

14 Приходо-расходная книга Белого Двора (так называлось монастырское хозяйство на Устье Онежском) 1683 г.

15 Приходо-расходная книга монаст. казначея иеромонаха Евфимия 1686—1688 гг.

16 Приходо-расходн. книги мон. казначея Константина Соболева 1680—1686 гг.

[66]

17 Ibid.

18 Это видно из приходо-расхидной книги иеродиакона Дамаскина, продававшего в 1667 г. семгу в Вологде и Москве. В ней есть такая запись: «Принято еконгского лову весом 25 пуд, а числом 124 рыбы вести та рыба к Москве для продажи». Средний вес понойской семги (соленой), по данным той же книги, 5 фун. (межень) и 8,2 ф. (осенняя).

[67]

19 В. Алымов. Лопари Кольского полуострова. Стр.16 («Доклады и сообщения Мурм. общ. краеведения», Мурманск, вып. I, 1927).

20А. Ефименко. Юридич. обычаи лопарей. Стр. 69 (см. выше).

21 Русск. ист. библ. Т. XIV, кн. II, стр. 289.

[68]

22 Вот все лица, принадлежащие к Понойскому погосту и упоминаемые в книгах: Артемий Терентьев Жила, Семен Терентьев Руса, дьячок Иван Мок[и]ев, Василий Федоров, Евдоким Федоров Судак, Еремка Мокиев, немецкий дворник Богдан Никулин, Первой Никулин, Второй Губин, церковный староста Самойло Григорьев, Осип Терентьев, Михайло Федоров, Корнило Осипов, Федор Филиппов, Иван Мартынов, Василий Власов, Федор Титов, Спиридон Антонов, Яков Иванов, Стенка Качегаров, Сенка Логинов, Ивашко Кирилов. Из всей этой группы только трое последних названы лопарями. Но несомненно, что и некоторые другие, названные без обозначения социального положения или национальности, также принадлежали к числу лопарей.

[70]

23 Книги Понойского промысла 1659 года, сшив. Одна из тетрадей озаглавлена так: «Лета 7167 году, июля в 7 день по указу великого государя святейшего Никона патриарха... и по наказной памяти за печатью Ставроса монастыря еже есть крест строителя великого старца Исайи з братьею голова Дружина Иосипов Дятлев с товарищем учал в той Понойской реке в заборе четвертую рыбу ловить на великого государя святейшего Никона патриарха... и сколки в которой день из забора на четверть в лову рыбы дошло...» По дням рыбы «высачено»:

В июле: 17 — 8 с., 21 — 18 с., 25 — 16 с, 29 — 37 с — вcего в июле 79 семог.

В августе: 1 — 52 с, 6 — 52 с, 11 — 43 с, 14 — 41 с, 18 — 63 с, 20 — 223 с, 21 — 330 с, 22 — 303 с, 24 — 190 с, 26 — 508 с, 30 — 217 с, — всего в августе 1992 семги (общая сумма по приведенным данным составляет 2022 штуки).

В сентябре: 3 — 236 с, 5 — 220 с., 11 — 100 с, 15 — 90 с, 19 — 56 с, 20 — 87 с, 21 — 172 с, 22 — 50 с, 23 — 57 с, 24 — 98с, 25 — 120 с, 26 — 103 с, 27 — 68 с. 28 — 49 с, 29 — 36 с,— всего в сентябре 1649 семог (общая сумма по приведенным данным составляет 1542 штуки).

Приказчик немчина Мартына Маркова Олфер Григорьев и покрученник Алексей уловили, судя по взятой у них десятине, в июле — 290 с, в августе — 6150, в сентябре — 4720 семог.

Кроме того, в Лахте немчин уловил 3000 рыб (из них 600 отдал монастырям — «четвертой рыбы»), монастырским неводом-частиком было выловлено на тонях 312 рыб; понояне и приезжие промышленники уловили на тонях, судя по десятине, 5660 семог, — всего же в 1659 г. в понойских водах добыча семги выразилась в количестве 23 852 рыб, примерно 4500 пудов. В 1660 году, когда кончился срок аренды немчина, монастыри уловили во всем Понойском заборе и на Лахте всего лишь 9286 семог; понояне уловили на тонях 697 рыб, всего же в том году весь понойский улов семги выразился лишь в количестве 9983 семги, примерно 1700—1800 пудов.

[71]

24 О лопарской продукции см. у Герберштейна («Записки о Московит. делах»): «Они носят платье, которое шьют сами из шкур различных зверей весьма немногие, однако, из них носят обувь и шапки, сделанные из оленьей кожи». Лопские рукавицы, видимо, были распространены по северу; между прочим, их носили соловецкие старцы и служебники (см. В. Дружинин, К вопросу о колонизации старообрядцами Олонецкого края в конце XVII века. Сборн. статей по русск. ист., посвящ. С.Ф. Платонову. Стр. 302. 1922).

[72]

25 Всякие сделки с поноянами производились из расчета на серебро; медные деньги здесь вовсе не были в ходу. В 1661 году целовальник Крестного монастыря привез из Поноя только серебряные деньги в сумме 90 руб. 15 алт. 2 д. и 2 кабалы, а «по ним взяти 5 руб. серебряных денег» (приходо-расходные книги монастырского казначея ст. Иринарха Каменева 1661—1663 гг. под 20 октября 1661 г.).

[74]

26 Приходо-расходные книги монастырского казначея ст. Иринарха Каменева 1661—1663 гг.

27 Приходо-расходные книги монастырского казначея ст. Игнатия 1663—1666 гг.

28 Ibid.

[76]

29 Книги приемные всяких товаров казначея ст. Игнатия 1665—1666 гг.

30 Книга головы Афан[асия] Добрынина.

 

---

 

© текст, Калинин И.М, 1929

© OCR, HTML-версия, Шундалов И., 2007