Гуси
Гуси прощались с тундрой
криком, щемящим сердце.
Им будет очень трудно,
нет, им не отогреться
под африканским небом,
север им будет сниться
с майским дождем и снегом,
лаской болот бескрайних,
шумом речушек горных.
Север, пусть даже крайний,
учит быть душу гордой.
Здесь отродясь причалы,
всех, кто на «ты» с волнами.
Здесь жизни птиц начало,
и проживают Саами!
Цвет любви
Не спешила б ты, осень, с инеем,
заплуталась, ну хоть бы раз.
Иван-чай бы жил, цвет малиновый,
душу радовал, тешил глаз!
Ляжет в августе ночь невинная,
тундру ласково обоймет.
Иван-чай, мой друг, цвет малиновый,
о любви своей мне шепнет!
Не привычен я к краскам бежевым,
не горят они, не влекут.
Детски радуюсь снегу свежему,
солнцу первому и цветку!
Смотри, в серебрянном подносе...
Смотри, в серебрянном подносе
прозрачной северной реки
разносит пасмурная осень
опавших листьев огоньки.
Они еще теплом лучатся,
но им уж больше не качаться
на ветвях ласковых берез:
прошла пора тепла и грез!
Зима уже не за горами,
она спускается с вершин,
спешит ущельями Хибин,
как смоль густыми вечерами.
Мороз холодною щекой
коснулся осени нагой!
Избушка
Быт в избе здоров и прост,
есть и стол, и нары.
Можешь встать хоть во весь рост,
печка пышет жаром.
Полушубок и треух
на рога повешу.
Хоть пиши, хоть думай вслух,
не разбудишь беса!
Оленевод
Вот опять дожди косые
побегли оленьим мхом,
а ровесник мой, Василий,
ходит в тундру пастухом.
Тяжела его работа,
дождь ли, снег ли - на посту,
ночью длинной спать охота,
не ропщи, крепись пастух.
Велики стада в колхозе,
волен северный олень,
жизнь пастушья на полозьях,
вдалеке от деревень.
Где проходит он со стадом -
то лесиста, то нага,
то нежна, то беспощадна,
то по девичьи строга -
всюду тундра, взгляд озерный
в шапке заячьей Хибин.
Не для всех она покорна,
но пастух всегда любим.
Как не стлать ему под ноги
дорогих ковров из мха,
речек шумные пороги
не дарить, как жемчуга?
Для нее он друг старинный
и обязан, как костру:
тундра б сделалась пустынной
коль не жил бы в ней пастух!
На семь месяцев Василий
из Ловозера уйдет
в стадо, в тундру, в часть России,
прославляя свой народ.
Березка
Вершины не помнят времени,
горды и невозмутимы.
Плутают в них тропы древние,
на камне едва различимы.
Дожди их полощут дружные,
заботливо кутают тучи.
Проносятся зимы вьюжные,
оставив снега на кручах.
Березка корнями вяжется
за выступы скал отвесных.
С ней ветры шутить не отважатся,
она не красой известна.
Мы любим ее за мужество:
ветра и мороз трескучий
напрасно, беснуясь тужаться
сломить ее нрав живучий.
Полярную зиму выстоит,
и с песнею горных речек
победно листочки выставит
желанной весне навстречу.
Олени - это жизнь
Для внука вдруг красивые стихи
дороже стали дедовских оленей.
«Переведутся, видно, пастухи
в большом, исконно саамском поселенье.»
«Другой работы в тундре не ищи»
говаривал стареющий родитель,
«Олени для саама - это жизнь,
хотите ль вы того иль не хотите.»
Все думы и пути переплелись
с кочевьями, кострами и оленем.
Немыслимой без них казалась жизнь
для всех до нас прошедших поколений.
А как же мы? Ведь двадцать первый век
с нас строго спросит, что ему ответить?
«Коль есть олень, найдется человек,
чтоб у костра восход морозный встретить!»
Весенняя страда
Озера солнце майское купают,
в студеной по-весеннему воде.
Проснулась тундра светло-голубая
и гомон птиц разносится везде.
Нас, северян не балует погода:
терзает май, то дождь, то снегопад,
и все же пастухи-оленеводы
и день, и ночь находятся у стад.
Не знать поры ответственней и строже,
когда в стада врывается отел.
И каждый день весенний будет прожит
рачительно и ярко, как костер.
Для пастуха привычно и почетно
держать в руках доверчивых ягнят,
незаменимых северных животных,
дарить и жизнь, не требуя наград.
В ежедневной будничной работе
глубокий смысл, призванье пастуха,
его благословенные заботы,
прошедшие нетленно сквозь века!
Белая ночь
Как пахуч первый лист берез,
вдохновеньем не обманусь.
Ночи Белые - ливни грез,
все в них горько, и цвет, и вкус.
И горжусь я, и даже рад,
что в июне пропала ночь.
Солнце тщетно ищет закат,
кто сумеет ему помочь?
Только август развеет свет,
и напомнит, что есть закат,
а пока вот заката нет:
и июнь в том не виноват!
Мечта
Прикурить бы не от спички серной,
лучше от живого уголька!
Ради этой женщины, наверно,
всю бы жизнь прожил у камелька!
Я не только б ездил на охоту,
брал дары с капканов и силков,
перекрыл плотиной речку Лотту
из своих неизданных стихов!
А когда, порядком поостарясь,
вдруг услышу милых предков зов,
истоплю-ка баню да попарюсь,
чтоб сказать, как прежде, я готов!
Лыжи
А лыжня круче, выше
вьется склонами гор.
У «карельских» и «фишер»
начинается спор.
Я иду не научно,
ходом предков простым.
Впереди меня звучно
«фишер» снегом хрустит.
Как волшебное слово,
я шепчу по слогам:
«На своих, на еловых
я ни метра не сдам!»
А подъем все крепчает
впереди Элла-вуэйв,
ход горяч и отчаян,
ветер - в спор не встревай.
Эти лыжные страсти
не остудит метель.
На лыжне спорят пластик
и карельская ель.
Пусть рассудят нас кручи
на своем острие.
Чьи же все-таки лучше,
чьи же лыжи сильней!
Январский свет приходит на минуты...
Январский свет приходит на минуты
и снова тает где-то возле гор.
У нас сейчас темно и неуютно,
но пастухи всегда ведут дозор.
Им не-легко, доказывать не надо:
с полярной ночью трудности вдвойне,
оленевод и тысячное стадо,
им не впервой ходить наедине.
Олени теплой, стелющейся тучей
идут сквозь ночь на розовый восход,
их с нашей древней тундрой не разлучишь,
их не заменит юркий вездеход.
И даже в век космических полетов,
разительных, но добрых перемен,
для саама заповеден и почетен
не-прихотливый, Северный олень!
Морошка
Спору нет, известно многим,
что морошка - божий дар.
У нее хозяин строгий
и зовут его Комар!
Кто желает ягод вкусных,
не скупясь, бери с собой:
тюбик мази от укусов,
валидол и... зверобой!
Восход в январе
У сосны восхищенной слезки
изумрудом зажег восход.
И взгрустнули во сне березки,
им приснился весны приход.
Ходит лесом январь колючий,
он на солнце пригреться не даст
Вслед за ним тяжело и звучно
содрогается синий наст.
А мороз все сильней сжимает
беззащитной березки грудь.
Далеко до весны, до мая
- трижды стойкой, березка, будь
Веснушки
Заполярному солнцу послушны
по законам неведомым нам,
побежали смешные веснушки
у дочурки моей по щекам!
Пусть у женщин веснушки не в моде,
но стыдиться не следует их.
Ими щедрая наша природа
Отмечает лишь самых родных!
Праздник
Так случалось в каждом новом марте,
без каких-то видимых причин.
Мы переживаем, как на старте,
с трепетом взобравшись на трамплин.
И, застыв, чтоб совладеть с волнением,
не по принуждению, не на приз.
Ощущая светлое мгновенье,
радостно летим, сорвавшись вниз!
Что же это происходит с нами,
не дай бог еще войдем во вкус.
В каждом марте подлинный экзамен
для мужчин на зрелость дел и чувств!
Упряжка
По ветру, как под парусами,
не раз заплакать был готов.
Мы с мамой, чинно впрягшись в сани,
шли в лес, на заготовку дров.
Обычно ездки проходили,
когда над тундрою луна.
И мы б сельчан не удивили:
уже полгода шла война.
У мамы не было оленей,
зато с лихвой мужских забот.
Грядут другие поколенья,
но без оленей саам не тот!
Коль есть рассвет, и есть олени,
жизнь не пустая чехарда.
Оставьте саамам во-спасенье
озера, тундру и стада!
Юрькино (интернат)
Я опять в сорок первом,
первый класс, интернат.
Но урок мирный прерван ...
слезы... щепки от парт...
Налетели фашисты
утром ровно к восьми!
Небо осенью чисто,
как Туломская синь!
Мы сбежали на берег,
под столетнюю ель.
Чтоб в спасение поверить,
коль нельзя без потерь.
Пули, точные граммы
нас искали в бору.
Кто-то громко звал маму,
я дрожал, не совру!
Видно предок был очень любим...
Видно предок был очень любим
и Полярной зимой, и костром,
если нынче досадливый дым
вызывает душевный восторг!
А любовь та была не проста,
тяжела, как гора Карносурт.
Знал мой предок, что тундра чиста
и не знал, что есть фтор и мазут.
Прадед дальние тропы любил,
строил лодки, точил топоры,
На Нотозере рыбу ловил,
пас оленей у Тевлик горы.
Он хозяином был крутым,
мотовства не терпел на нюх,
и с ремеслами был на «ты»!
И - талантливый был пастух!!!
Я виноват, что нет в живых отца...
Я виноват, что нет в живых отца,
и что олень мой в стаде не пасется.
Я виноват, что не обрел крыльца,
которое родительским зовется.
Я виноват, что надорвалась мать,
в сплошном послевоенном лихолетье.
Я виноват, что не сумел понять,
откуда дул на нас смертельный ветер!
Я виноват, что творческая грусть
дала мне шанс, окрепнув духом, выжить.
С ожесточеньем пробую и бьюсь,
как будто марафон бегу на лыжах!
Я виноват, что не могу устать,
остановиться, задохнувшись гонкой,
душа моя, как в юности чиста...
А сердце также молодо и звонко!
Отец
Не счесть моих ночей бессонных,
как не реален их конец,
и судеб двадцать миллионов,
в числе которых мой отец.
Нетленны их мечты и думы,
а мы живем по-детски - шумно,
и в дни победы пьем вино,
за тех, кого не досчитались,
за нашим праздничным столом,
им, славным, новые медали
вручить не сможет военком.
Их во дворе не встретят дети,
не поцелуют жены их.
И только мир на всей планете
не состоялся бы без них.
Декабрь
Полярной ночью голос слышится
еще не-ведомых миров!
В лесу декабрьском славно дышится:
мороз, озон - и я здоров!
Оттепель
Не люблю я Полярную оттепель
за подделку божественных грез!
Мне обидно за стойкую, кроткую,
за березку обидно до слез!
Годы
Видно, старость пустая затея,
лучше вовсе в нее не играть.
Черный волос заметно седеет ...
Полно, стоит ли замечать!
Судьба
Я иду, и мне кажется прямо,
но горам доверять не спешу.
Валуны и глубокие ямы,
не сердясь, на судьбу обхожу!
Разница во времени
Под зонтом снегопада плотного,
хмурый май на октябрь похож.
А проталинок редких отмели
как букеты у ног берез.
Север в мае не блещет красками:
белой ночью на белый снег,
запряженная в нарты саамские,
тройка белый оставит след,
увозя пастуха, гостившего
праздник мая в селе родном,
ночью белою загрустившего,
на полгода оставив дом.
Он вернется к октябрьским праздникам,
на упряжке, под снежный хруст.
Лишь во времени будет разница,
и на сердце растает грусть!
Пролетело отрадное времечко...
Пролетело отрадное времечко
- лес до листика ветром раздет.
Машет осень прозрачным передничком
из унылого ситца дождей.
Не наряды ей дороги летние,
гложет женщина-осень тоска,
не легко ей ужиться со сплетенею:
что зима, мол, с морозом близка.
Да, зима одевается девушкой
в дорогой подвенечный наряд,
с ней соперничать осени - где уж там!
Только листья, как уши, горят.
И стоит она, тихая, грустная,
на виду у осанистых гор.
Но они никому не сочувствуют
на земле с незапаметных пор!
Октябрьское утро свежо и легко...
Октябрьское утро свежо и легко,
рассыпалось солнце искрами,
березка к рассвету прижалась щекой,
почувствовав осень близкую.
О чем-то задумалась, смотрит с тоской
на ели, на сосны гордые,
а осень безжалостной, грубой рукой
срывает листочки желтые.
Мне жаль тебя, только уж так повелось,
за осенью - зимы мглистые.
И легкий наряд свой ты все-таки сбрось:
в мороз тебе в нем не выстоять!
Пройдут снегопады, укроют снежком,
как шубкою, плечи девичьи,
и будет мороз тебе верным дружком,
галантнейшим королевичем!
Юность
Если вдруг средь нынешних невзгод
юность отыскалась бы приветом,
я б не сел поспешно в самолет:
пенсии не хватит на билеты!
Я все так же легок на подъем,
взял бы все неизданные книжки,
и пошел до Питера пешком,
чтобы снова стать «подготовишкой».
Дед готовил меня в пастухи,
в волчьих тундрах вершил обученье.
Камелек напевал мне стихи
тихим треском сосновых поленьев.
Я привык вечерами дремать,
полулежа на низеньких нарах,
вспоминая неутешную мать.
Отмечая: а дед не стареет!
А избушка мала, как ладонь,
но тепла, несмотря на морозы.
Память, таинства детства не тронь!
Как ранимо оно и серьезно!
Январские ночи Полярные...
Январские ночи Полярные
в согласье с избушкой живут.
Не снятся мне будни кошмарные,
кирпичных домов неуют.
А небо такое пречистое,
в нем звездам желанный простор.
И вечная лунная исповедь
созвучна с молчанием гор!
Здесь отдых природой дарованный,
живу, как мой дед, не спеша.
Спокойно, нецивилизованно,
сполна отдыхает душа!
Такими вот свежими буднями,
в них серой не сыщешь тоски.
Пленяясь походами трудными,
свободно рождаю стихи!
В шумные детские игры...
В шумные детские игры,
вдруг тишиною пленя,
всеми читаемой книгой
встала под ноги лыжня.
И повела крутогорьем
в злобном напутствии вьюг,
саамским пленясь двоеборьем,
к деду пристроился внук.
Трудно в январскую пору
затемно править лыжню.
Лесом, болотом ли, гору,
будто вдогонку ко дню.
Вяжется ночь без рассвета,
не отстает, тормозит.
Дико беснуется ветер,
силой холодной грозит.
Лишь обойдя все капканы,
можно вернуться назад,
ноги сгибаться устанут.
Только чему же я рад?
Рад, что к избушке прибрежной
путь наш теперь недалек.
Дед, нарочито неспешно,
дымный разжег камелёк.
Наша столетняя база
скоро одарит теплом.
Ужин, а после рассказы,
вовсе не важно о чем.
Может, о тропах звериных,
виденных мною не раз,
может, о древних былинах,
дед поведет свой рассказ!
Камни
Камни, мои камни,
в тундре вы не редкость.
Вы не просто камни
- души наших предков.
Проходя тропинкой,
подними в ладони,
отнеси к осинке
- будешь солнцем понят!
Лишь июнь застелит
все ковром зеленым,
в нем услышишь шелест
душ родных и стоны.
А веков, как весен,
пронеслось немало,
прежде, чем из камня
извлекли металлы.
Об одном, я верю,
знают наши предки,
что металлы эти,
как и души, редки!
Нынче каждый школьник
вам ответит просто:
редкие металлы
обживают космос.
На далеких звездах
будут наши метки -
раз того желают
души наших предков!
Исток жизни
Только став окончательно взрослым,
помирившись вконец с сединой,
понимаешь - все лучшее в прошлом.
Для меня стало высшей наградой
за погибшего в битве отца
- жить, учиться в родном Ленинграде,
увлекаться, мечтать без конца.
И с какой же влюбленностью робкой
заполнялись тетрадки стихом,
будто очень знакомою тропкой
я счастливый бегу босиком!
Впереди за пологою сопкой
ждет меня голубая вода.
И болотом, предательски топким,
проскочу, не оставив следа!
Вот и домик - столетние стены,
окна зорко глядят на восход.
Это детство, здесь все неизменно,
это жизни священный исток!
Здесь начало моей родословной
милым холмиком в скорбном ряду.
Видит прадед меня, безусловно,
я же в гости к нему иду!
Жизнь меня беззастенчиво горбит,
тяжким грузом на плечи ложась!
Верю, предок меня одобрит,
скажет: «правнук живет не зря!»
Только, как я про то узнаю,
нужен ясный и четкий знак:
пусть в сосновом бору залает
хоть одна из моих собак!
И добыв глухаря удачно,
у воды разожгу костер.
Значит, день мой со Знака начат,
я с судьбой продолжаю спор!
Жизнь
В детстве милом, но несчастном
развела война с отцом.
Жизнь моя, ты так прекрасна,
повернись ко мне лицом!
Мы шагали то горами,
то болотом - напрямик.
Я платил тебе стихами
за любой счастливый миг!
Март
Рады все леса сосновые,
рад и я, смотри глухарь,
в солнце розовое новое,
черным клювом не ударь!
Дай найти ему дыхание,
темп на мартовской лыжне,
чтоб на северной окраине
финишировать весне!
Осень
Осень, как любимые стихи,
заново читаются с охотой!
Осенью Полярные болота
пахнут как француские духи
Над Москвой зори вспыхнули розово...
Над Москвой зори вспыхнули розово,
пожелав нам удачи в пути.
Мы с тобой в это утро в Ловозеро
в Заполярные дали летим.
Чтоб оттуда с оленьей упряжкою
бездорожье, снега превозмочь,
познакомиться с тундрою-сказкою,
окунуться в Полярную ночь.
И, пробравшись нагорными тропами,
упреждая повадки лавин,
видеть солнце большое и робкое
в угловатых ладонях Хибин!
Нас, полудиких, так любили...
Нас, полудиких, так любили
от района - до кремля,
и с детства клятвенно твердили:
у саамов есть своя земля!
Я понимал светло и просто,
что нет надежд ни на кого,
богат наш Кольский полуостров
не для народа моего.
А нынче вовсе не престижно,
ходить за стадом не своим.
Но прадед строгий как-то выжил,
и я повинен перед ним,
что не могу внести достаток
работой честною в семью!
Настолько немощна зарплата,
настолько дорог наш уют
в домах безликих и кирпичных,
что поневоле вспомнишь чум
традиционный и привычный,
надежный щит тепла и дум.
Конечно, к чуму нет возврата.
Избушка с печью мне милей.
Но разве тундра виновата,
что нет хозяина у ней!
В Заполярье восходы как розы..
В Заполярье восходы как розы,
с ярко-нежным оттенком у гор.
В Заполярье ветрам и морозам
с давних пор небывалый простор.
Я люблю эти долгие зимы
и сиянья букет неземной.
Будто в белые-белые пимы
одевается край мой родной.
И упряжек стремительный росчерк
на окраинах тундровых сел,
где в морозные зимние ночи
месяц звездное небо пасет.
Край, похожий на зимнюю сказку,
в нем сдружились и сказка, и новь.
И суров ты, и скуп ты на ласку.
Но с тобой моя жизнь и любовь!
Север и человек
Здесь горы на редкость крутые,
здесь ветры на редкость злобны.
И только березки витые
всегда к человеку добры.
Уходит Полярное лето,
недолго у нас погостив.
По желтым осенним приметам
безжалостно дождь шелестит.
Глядишь и ночные морозы
завистливо в лес зачастят,
и вспомнятся летние грозы,
и дни, что не тронул закат.
В те Белые ночи над тундрой,
- порой несравнимой ни с чем,
такой необычной и нужной,
короткой, но нежной ко всем!
Ночь
Ночь темна, сонлива,
тишина глухая.
Сдавленно, пугливо
ветерок вздыхает.
Черною завесой
небосвод заштопан:
ни озер, ни леса,
ни болот, ни сопок!
Кажется движенье -
и сорвешься в бездну!
Сила притяженья
не могла ж исчезнуть!
Костер
Заря доверчиво и тихо
пошла по берегу реки.
Костер ей в ноги искры сыпал,
рассвет подул на угольки.
Они лучились и алели,
что им заботы и печаль.
Вчерашний чай мне разогрели,
отдав мне жар свой невзначай.
Они живут до рези ярко,
их цель конкретна и проста:
без них охотнику не жарко
и неуютно у костра!
Туман в горах
Над горами утром паутинкой
виснет чуть синеющий туман,
потопив знакомую тропинку
и неслышно путаясь в ногах.
Издали покорны и красивы
грозные пристанища беды.
А вблизи горды и не учтивы,
чтоб хранить хоть чьи-либо следы.
Тундра незговорчива и дерзка
долгих восемь месяцев в году,
шквалов обмороженные всплески
солнце Заполярное крадут.
Хорошо, проснувшись рано-рано,
опоясать плечи рюкзаком,
в паутинку синего тумана,
не страшась, отправиться пешком!
Счастье! Я снова дома...
Счастье! Я снова дома.
Полдень, слепящий снег.
Здравствуй, моя Тулома,
легок твой славный бег.
А подо льдом метровым
путь у тебя один:
бьется твой пульс здоровый
в сердце стальных турбин.
Взрослыми стали дети,
мне уж за шестьдесят.
А для тебя столетья -
словно одна слеза!!!
Июньская метель
Пусть бы в марте не рассвело,
я б стерпел, подождать не прочь,
но как нынче в июне мело,
не припомнит белая ночь!
Я морозам и вьюгам свой,
хоть холодная, да родня,
и июнь такой невпервой,
удивлять не ему меня.
Я не злобен и терпелив
на весеннюю кутерьму.
Ведь в снегу - так хоть не в пыли,
и тем более не в дыму!
Я желал бы двух оленей...
Я желал бы двух оленей
непременно завести.
И как в юности без лени
у Нотозера пасти.
Вот бы дом построить новый,
взглядом - окнами к реке,
лодку из досок еловых.
И ходить на ней везде,
где ходили наши предки,
рыбу неводом ловя,
где на зорьке выстрел меткий
на подлете брал гуся.
Ладить на зиму припасы:
вялить щуку, рвать грибы,
да черничного варенья,
да морошки не забыть,
да ядреную бруснику
по боченкам уместить,
выжать сок из вороники
- и неспешно можно жить!
Восход
Сосновый бор, прямой и строгий,
глядит на розовый восход.
Молчат Луйяврские отроги,
не смея двинуться вперед.
Восхода майского рожденье
я снова чувствую щекой.
Светлеют вкрадчивые тени
туманом легким над рекой.
Свежо, легко и вдохновенно
в такое утро у костра!
И хлеб, и чай обыкновенный
вкусней и крепче неспроста.
Голубой снег
Еще мальчишкой семилетним
я голубой увидел снег!
На ранней зорьке правя петли
на куропачий свежий след.
Я удивлен был ярким блескам
живого жемчуга вокруг.
И вот теперь, давно став взрослым,
я помню сердца гулкий стук!
Первый тренер
И лыжи и олени,
шутя, сведут с ума.
Мой первый в жизни тренер -
четвертая зима.
От той зимы неспешной
не тает лыжный след.
Я стал другим лишь внешне
за шесть десятков лет.
Как прежде кровно дружен
с Полярною зимой.
И, верно, также нужен
и дорог ей самой!
Осень в Заполярье
Послушно небо поздней осени
изголодавшимся ветрам.
Все реже солнце с ярких просиней
в окно заглядывает к нам.
Все чаще грусть неуловимая
листком увядшим пролетит.
Дожди Хибинам спины вымыли -
всерьез зима на полпути!
Ручьи, как чувством переполнены,
средь каменистых берегов,
мелькает кумжа, точно молния,
над пенной гривой борунов.
И лишь горам светло и празднично,
мудры свидетели Веков!
Стоят ... ну точно первоклассницы
в тугом переднике снегов!!!
Апрель
Хорошо апрельским утром
руку солнышку подать.
И, на ель повесив куртку,
хрустким настом побежать.
Ты не связан, ни с дорогой,
где весь день чадит Камаз,
ни с предательским сугробом
под ногами только наст!
Подчиню свои желанья
к счастью выбранной тропе.
И любые расстоянья
одолею нараспев!
Апрель
Апрель! Это быль или небыль,
весны Заполярной разбег,
отчаянно синее небо
и прозрачно розовый снег!
Апрелем владеют контрасты:
то дождь, то пурга, то мороз!
Внушительно ухают насты,
несущие санный обоз.
В апреле в березовой почке
рождается будущий лист!
И эти заветные строчки
в разбуженном сердце нашлись!
Конец зимы
Все меньше ночь, все больше света.
Ущербно дышит кукис тальв.3
К весне направилась планета,
а мне большого снега жаль!
Несмело дождь апрельский брызжет,
как есть запретное творя.
А я прощаюсь с вами лыжи
до октября, до октября!
Все лето буду тешить бегом
непереводные стихи,
чтоб принести их с первым снегом
пурге - прекрасной из стихий.
И пусть меня не судят круто,
что я подчас схожу с ума,
пока октябрьским званым утром
к нам не пожалует зима!
Весна
Весна пришла беспечною девчонкой,
нацеленной на пламенный порыв,
и будто не капелью - смехом звонким,
полуденную Ревду разбудив.
Пусть называют молодость беспечной,
неопытной, зеленой только мне
идти за ней дорогой бесконечной,
как лодке, по буранистой волне!
Снежная крепость лучами взорвана...
Снежная крепость лучами взорвана,
пенясь, клокочут ручьи задорные,
поизносились наряды зимние.
Здравствуй, весеннее небо синее!
Солнце, порадуй зеленым ситчиком,
тундру раскрась: из бледно-коричневой
сделай ее молодой, улыбчивой.
Смелой березке, что встала на круче,
выбери платьице - самое лучшее!
Май вернулся лебединой стаей...
Май вернулся лебединой стаей,
так и не порадовав теплом.
Снег упрямо не желает таять
лету Заполярному назло.
Серый ветер лихо нахлобучил
шапку туч на лысину Хибин
и дежурит в тундре неотлучно:
и судья он здесь и властелин.
Он непрочь в июне порезвиться,
вызвав в гости белую пургу:
и тогда беда - ни зверь, ни птица
малышей своих не сберегут!
Где погост саамский Рестикент...
Где погост саамский Рестикент,
каменистый нотозерский плес?
Знаю, что его давно уж нет,
а поверить не могу всерьез.
И приехать не могу никак,
чтоб взглянуть на то, чего уж нет.
Съездить в детство вовсе не пустяк,
далеко оно, как звездный свет.
Но во мне его не погасить,
ни дождям осенним, ни годам.
Только вот приехать погостить
не смогу, поверьте, никогда.
Постоять на кентише родном,
где отец мой хаживал и мать.
Стал мой кентиш непроглядным дном,
что оно мне может рассказать.
Идите в горы
Идите в горы, идите в тундру,
и я желаю вам ощутить,
что нет в Хибинах дорог нетрудных,
на перевалах нельзя шутить.
Пожалуй, Север не так уж грозен,
коль с вами делит тепло костров,
что он бесхитростен и серьезен,
а к новичкам непременно строг.
И не надейтесь на снисхожденье,
без подготовки в поход идти.
У гор гранитные убежденья,
их заклинаньем не потрясти.
С собой берите поменьше блажи,
побольше соли и сухарей.
А горы исподволь вам подскажут,
где в речках хариус и форель.
Не дай вам случай прослыть невеждой
и груз насмешек душой поднять.
Идите в горы с одной надеждой -
в единородстве себя познать!
Я, конечно, не слетаю в космос...
Я, конечно, не слетаю в космос,
не пройдусь в скафандре по луне,
но родные Рестикент и Восмус -
это вехи важные во мне.
Никогда не предадутся тленью,
их не сжечь в костре, не потерять,
не иссякнет их долготерпенье,
и меня им не за что ругать!
Даже сны, увиденные в цвете,
принимал, как продолженье дня!
Это космос посылал приветы,
выделяя именно меня.
А река прохладная старалась
в наши сети рыбу заманить.
А война - так в памяти осталась ...
- можно было и не жить!
Солнечный цвет
В горах, где ближе к небу синему,
оставлю в полдень лыжный след,
чтоб вновь увидеть свет малиновый,
которым вспыхнет белый снег!
Проглянет солнце ярким краешком,
такое близкое, что жуть!
Глаза прикрою красной варежкой,
ослепнув с радости чуть-чуть.
Запомню этот миг единственный,
сравню как будто невзначай
с цветком малиновым поистине,
с названьем нежным Иван-чай!
И так всегда - в полгода разницей,
без громких слов и суеты,
природа Севера - проказница,
подносит мне свои цветы!
Мой снег
«И что ты все пишешь про снег,
про тундру, метель и морозы.
А где же герой, человек,
его устремленья и грезы?»
Пронзит колокольчика звон,
как в двери, открытые настежь.
Взгляните, так это же он,
живущий лишь тундрою мастер.
А тундра богата, как крез,
и свежим, и хоженым снегом.
Глаза ослепляет до слез
декабрьскому узкому небу.
Упряжки стремителен бег:
а вдруг ты один во вселенной!
И тундра без леса и снег,
и полдень Полярный без тени!
Сироты
Под разрывы бомб взрослели,
где минуты стоят час!
Песен детских мы не пели,
раз война - неровен час!
Помогали рыть землянки
овдовевшим матерям.
Хлеба черного буханки
щедро снились по ночам.
Наяву же ели норму:
в день четыре сотни грамм,
чтоб расти и быть упорным
и того хватало нам.
Эх, земляночка, землянка,
в сизой плесени углов
для земли ты просто ранка,
а для нас надежный кров!
Каждой осенью военной,
пересилив в душах страх,
мы с колхозниками денно
пропадали на полях.
Ежедневные налеты
и на бреющем обстрел,
не отбили нам охоты
печь картошку на костре!
Лайка Нора
Друг мой, лайка, где ты там впереди,
будь сегодня, как всегда наслуху!
Постарайся глухаря мне найди,
и держи его, держи на суку!
Есть у нас с тобой и спички и соль,
и топор, чтоб сделать Ноев ковчег.
Ты уж, Нора, постарайся изволь,
будет нам с тобою сытый ночлег.
Ну, а вдруг не повезет невзначай,
улетит, не оплошает глухарь.
Я из чаги заварю себе чай,
а тебе отдам последний сухарь!
Апрель Полярный взял разбег...
Апрель Полярный взял разбег,
морозом тешит нас.
При белом солнце, белый снег
и серебристый наст.
Прекрасней, ярче нет поры,
что лучше - выбирай:
или на лыжах мчись с горы,
иль просто загорай.
Но коль по лыжам у тебя
в зачетке твердый нуль,
беги, терпение любя,
на озеро Сычуль!
Охотничья избушка
В ночь Полярную с луною
коротаю я часы.
Как ровна она со мною,
будь я голоден иль сыт.
Неудачная охота:
ураган иль снегопад!
Вдруг в душе сорвется что-то:
жизни розовой не рад!
А действительность внушает:
не поевши, не взлетишь.
Аппетит - судьба большая,
с ним зимой не пошалить!
В той избушке возле речки,
что оконцем на восток.
Нет ни лампы, нет ни печки,
есть веселый камелек!
В камельке дровам не тесно,
солнце в каждом угольке.
Он поет ночами песни
лишь на саамском языке!
В них я слышу отголоски
чьих-то радостей и бед!
А мотив его не броский
дорог мне, как амулет!
То в мороз, то в капель...
То в мороз, то в капель
просыпаемся мы.
Все равно наш апрель -
лучший месяц зимы!
Где на лыжах вчера,
по колено в снегу...
Гулким настом с утра
хоть сто верст пробегу!
Пусть по тундре апрель
в Заполярье не прост,
но разбуженный зверь
пробежит сотню верст!
Не угаснет в крови
страсть к походным кострам.
Как и предкам моим
надо выжить и нам!
У меня нет овец,
ни оленей, ни нарт,
ни избы, наконец,
чем же я виноват!
Не домашний уют,
не вино, не табак -
я особо ценю
ценю промысловых собак!
С ними честно делю
все, что есть в рюкзаке.
Им не ведома грусть
ни в каком далеке!
Шагнул октябрь в туман и солнце...
Шагнул октябрь в туман и солнце,
на неокрепший первый лед.
Полярной осени окончен
непродолжительный отчет.
Ушла пора грибов и ягод,
прошел последний листопад.
Зима идет неспешным шагом,
и я ее приходу рад!
Как высшей степени закалка,
семь долгих месяцев в году,
все выходные на рыбалке:
на первом - и последнем льду!
Мальчишки
Где нынче бывшие мальчишки,
друзья, лихие речники,
нас детство баловало слишком
прозрачной ясностью реки.
На веслах мы не знали грусти,
к тому же раннею весной
дорожка щуку не упустит,
играя медною блесной,
а в полночь к берегу причалив,
зажарив рыбу на костре,
мы каждый новый день встречали
плечами солнце подперев,
когда оно, устав за сутки,
касалось сопки над рекой,
чтоб на какую-то минутку
земной почувствовать покой.
Средь Белой Ночи мы не спали,
сидели, глядя на весну.
В нас детство сказкою запало,
волненьем душу захлестнув.
Сиротской участи начало,
забот не детских маету,
схоронят старые причалы,
скрипя на северном ветру.
Я так был счастлив и растроган
весной, восходом, что без слов
не с пропеченной рыбы пробу
снимал, а с собственных стихов!
Не потому ли ежегодно,
лишь прозвенят весны ручьи,
меня зовет водой холодной
река Тулома, детства сны.
Там за горами все как прежде -
и лес, и кентиш, и овраг.
Но нет мальчишки, чья надежда
упорно пряталась в горах.
И чем нужней, тем реже встречи,
но непременно раз в году,
на пристань, будто на крылечко,
по трапу шаткому сойду.
А катер легкой вольной птицей
умчится дальше по реке,
дав мне с желанным детством слиться,
прильнув щекой к его щеке.
Все будет так, я в это верю,
и хорошо, что не забыл
ни одного из тех поверий,
что Север в душу заронил.
И, может быть, не будь Туломы,
и летних ласковых ночей,
я б неудачей был надломлен,
поник под градом мелочей.
На тихой северной полянке
цветет пахучий иван-чай,
чтоб ветхой памятной землянке,
весной Полярной не скучать!
Цвет детства (поэма)
В неброском тундровом местечке,
в плену замшелых валунов,
на берегу широкой речки
стояло несколько домов,
когда, никто не знает точно,
воздвиг их саам - мастеровой,
из сосен царственных и прочных,
насквозь пропитанных смолой.
На этой северной опушке,
уснувшей в девственной тиши,
дороже купленной игрушки
мне стали сказки и стихи.
Теперь за синими горами
в гранитный вал застывших лет,
все чаще вижу я полянку,
хотя ее давно уж нет.
Меж нами три десятилетья
и не заросший шрам войны,
пронзивший северное лето
с ночами светлыми, как сны!
А память требует вернуться,
волной зовет к себе река,
а детство в одежонке куцей
зовет к себе издалека.
В нем очутившись забываешь
и счет годам, и горечь бед,
уж не вода ли здесь живая,
а говорят, что чуда нет.
И пусть хоть память тропкой рваной,
размытой долгим градом дней,
ведет меня на ту полянку,
которой может быть и нет!
Великолепен лес весенний
с тончайшим запахом смолы,
которым пахли наши сени,
бочком протиснувшись в стволы.
И лес был явно не в обиде
на звон стального топора,
и на мальчишечьи корриды,
что часто длились до утра.
И снег, и солнце без заката,
холодный дождь и снова снег.
Весна Полярная ребятам
несла веселье, игры, смех.
Никто из нас, из восьмилетних
порой нескучной знать не мог,
что в мирном детстве май последний
весной коснулся наших ног.
Что в светлом, ласковом июне,
на беззащитный первый лист
войны холодный ветер дунет.
Фугасных бомб надрывный свист
расколет небо голубое,
и, что отцы, уйдя на фронт,
погибнут, нас прикрыв собою,
своих сынов, своих сирот!
Все это мы узнаем позже
и возмужаем до поры.
К самим себе став вдвое строже
в года беспечной детворы.
Одежды новой нам не шили:
тогда был моден и весом,
превосходящий новь и стили
практичный воинский фасон.
Я всем бы хвастал без умолку,
поскольку счастлив был и рад,
когда простую гимнастерку
мне незнакомый дал солдат.
Сказав: «Носи, сынок, и помни,
многострадальный наш народ
ни в кои веки не был сломлен
бесчеловечной злобой орд!»
И я носил, солидно, с толком
бесценный дар фронтовика,
теперь признаюсь - гимнастерка
была мне слишком велика.
Но я был рад, что выполняю
солдата доброго наказ.
И с гимнастеркой полинялой
не расставался ни на час.
Вот снова я на той полянке,
где сорок с лишним лет назад
сидел у новенькой землянки
тот непридуманный солдат!
И снова, кажется, я слышу
его спокойный тенорок,
и вижу взгляд его застывший
при слове ласковом - сынок!
«Смотри, тебе идет пилотка
и сапоги ... почти как раз ...!
Ты точно мой сынок, Володька,
и он пошел бы в первый класс ...»
Солдат умолк и взгляд печальный
его о многом мне сказал,
и у меня уж не случайно
скатилась горькая слеза.
Как жаль, что было нам по восемь,
всего по восемь, хоть завой,
не то б мы точно эту осень
встречали на передовой.
И мы б бросались в рукопашный,
и, может быть, в последний бой.
Как и отцы родные наши,
что не пришли с войны домой.
Не в соответствии с размером
ребячих игр война велась,
и лишь терпение и вера
мальчишкам были в самый раз!
Бескрайня память человечья
и мне при жизни не забыть
землянок выстывшие печи,
их днем нельзя было топить.
Приказ был короток и ясен:
«Всегда и всем быть начеку,
здесь дым из труб и тот опасен -
он виден с воздуха врагу.»
А в маскхалаты пряча спины,
стрельбой пугая зверя, птиц,
на узких лыжах белофинны
скользили тенью вдоль границ.
Но партизанские отряды,
лыжню под ноги расстелив,
вставали мощною преградой
моей неласковой земли.
А по родной моей Туломе
от Мурмашей до Падуна
обозы шли, автоколонны,
не днем - им ночь была нужна.
Их ночь Полярная хранила
от любопытных глаз врага.
И, как союзница, кружила
в полсилы зимником пурга.
В любых снегах не увязая,
пройдет наш северный олень,
на них ходили партизаны
в тылы врага и в ночь и в день!
Не мог предвидеть достоверно
дозор хваленых егерей,
где нынче рейдом дерзновенным
промчит отряд богатырей.
Болотом, лесом ли, овражком
вдали от хоженных дорог
оленей резвая упряжка
вспорхнет, как легкий ветерок.
А след, что сделал полоз тонкий
еловых легоньких саней,
прикроет белая поземка,
иди-ка, выведай у ней,
куда умчались партизаны.
Она не выдаст, а скорей
дохнет свирепым ураганом,
что страшен даже для зверей!
Закружит путников на месте,
вселяя в них предсмертный страх,
и захоронит их безвестно
у предрассветного костра.
Крута, сурова, беспощадна
была земля моя с врагом,
а нам снега стелила ладно,
бодря морозным ветерком.
А белокурые метели
печною вьюшкою стуча,
нам левты северные пели
и солнце снилось по ночам!
Ровесники
Я твой ровесник, Праздник Севера,
дай мне по жребию лыжню,
пусть снег в горах не пахнет инеем,
но я ему не изменю!
И не сойду, сорвав дыхание,
ни на каком большом кругу.
Пройду под Северным Сиянием,
и в непроглядную пургу!
Горжусь, что мы с тобой ровесники,
что трассы наши велики,
одной звезды Полярной крестники,
и волей бога, Земляки!
|
Саамские словари
Ловозерье